Вампир без клыков

Поднявшись с земли, я потянулся и, пожав плечами, пошел. К вечеру меня скорее всего снова попросят помочь с чертовыми булыжниками для храма.

Глава тридцать первая, в которой спрашивают о боли

Первым делом Алиса сказала:

— Заходили строители. Сказали, что ты можешь не приходить, рук хватает.

— Отлично, — кивнул я.

«Значит, тот мужик не забыл, что я могу сделать, если он будет пытаться лезть под руку. Боится? Наверное. А может, просто не хочет связываться».

— Ты знал об этом?

— Не-а.

— Через Дар не посмотрел? — спросила девушка, и я почувствовал легкую шпильку опасности в этом вопросе.

— Я использую его только при необходимости.

— Понятно, — сухо ответила Алиса, возвращаясь к книге.

— М… Может, тебе помочь? Вина достать где-нибудь или одежду помочь сменить.

— Нет уж, спасибо.

Я вздохнул и уселся на кровать.

— Даже не знаю, как сказать, — начал я. — Но… Кхм. Возможно, тебе стоило бы проявить чуточку дружелюбия. Я тебе уже объяснял все тонкости.

— Я не очень люблю колдунов, извини.

— Серьезно? — удивился я. — То есть… Прости, но… Кхм. Кхм! То есть наш Дар — это не плохо. А сделать пару зловещих трюков — это все уже, ужаснее ужасного?

— Именно. Магия вампиров под запретом.

— Под чьим?

— Любой здравомыслящий постарается держаться от такого, как ты, подальше. Только если не решит, что может убить.

— Как ты накануне?

Алиса подняла взгляд от книги.

— Я хочу сказать, — продолжил я, — что я применил магию только из-за того, что ты чуть меня не прикончила. Если не хочешь сталкиваться с колдовством, может, не стоит загонять другого в угол только за то, что он занял чье-то там тело? Тем более, я ведь не прикончил этого парня. Мы просто сосуществовали, и когда его не стало, я взялся за дело. Трон не принадлежит одному человеку. Король умирает, и на его место приходит другой.

— Впечатляющая речь, похвально.

— Более того, ты не понимаешь, сестренка, но я мог тебя уничтожить парой ударов. Мои навыки боя гораздо, гораздо выше твоих. Потому что твой предел — прыгать как кузнечик в воздухе и махать ножиками, которые у тебя вместо рук. Я же в свое время положил множество головорезов голыми кулаками. У меня столько опыта, сколько ты еще не живешь.

— Ага, да неужели?

— Я тридцать лет существовал как мусор, и это меня многому научило. Пока ты попивала кровь из фужера и нянчилась со всякими женоподобными педиками.

— Между прочим, не у тебя одного была тяжелая жизнь.

— Проблема только в том, что я не стараюсь из-за этого прикончить каждого неугодного. Я могу строить диалог, объяснять и выдвигать обвинения. А ты, сестренка, тупо потрошишь все, что движется. Такие вот пирожки. Без начинки и из дерьмового теста.

— Да, но знаешь ли, это не душу твоего друга убили, заняв при этом его тело.

— Верно, моих друзей никогда не убивали. Потому что я перестал их заводить после трех смертей близких. Это дало мне намек, что если ты не хочешь пускать слезы над выпотрошенными людишками — стоит держаться подальше от всей этой сопливой романтики.

— Ох, ты слезки пускал, бедненький. Над кем же, если не секрет? Небось, няненьку-кормилицу твою кто-то грохнул? Из ревности, что ты слишком много сосешь ее грудь?

— Иисусе, какой бред ты несешь, сестренка, — вздохнул я, сжав переносицу пальцами. — Просто хочу сказать, что ради всего святого, я не убивал Яна, я стал его частью, и когда он умер, мне не оставалось ничего иного, как…

— Я это уже слышала! — закричала Алиса. — Я слышала, черт побери, что ты его якобы не убивал! Но факт остается фактом — он мертв, а ты в его теле, и я знаю, что ты нихрена не сделал для того, чтобы спасти парня! Ты просто дал ему самоуничтожиться!

— Да потому что это его чертов выбор! — сорвался я. — Я не записывался в няньки слюнтяям, которые забивают свой вечер мыслями о самоубийстве! Хочешь сдохнуть — умри, не занимай место других людей! Господи боже, в этом мире дохнет столько людей, что думать о финише просто-напросто неправильно! Это тупняк, сестренка!

— Он был частью тебя, ты сам сказал… почему ты не огородил его от увиденного? Почему не помог?..

Я вздохнул. Опустил взгляд.

— Скажи, пожалуйста, — тихо начал я. — Где гоблин?

— Гоблин?.. — повторила Алиса. — Какой… оу. Оу!

— Блядь, — зашипел я, поднимаясь с кровати и берясь за голову. — Блядь, сестренка, какого хуя?! Твою мать, ты не можешь уследить за блядским уебищным мудозвоном?! Трепиздыханное ебоблядство, ты правда упустила гоблина?! Гребаного, мать твою, мелкого, прыщавого зеленокожего?!

— А что, я должна за ним следить?! Это ты притащил его!

— Ебозвонское ты сучеблядоговно! — заорал я, пиная кровать. — Срань господня, сучеговносранская блядоебь!

— Твою мать, завались, меня сейчас стошнит от твоей жалкой попытки материться как крутой мужик… — скривилась Алиса.

— Ебучка ты злопездыханная! — заорал я. — Я не крутой, я нахрен дохрена перепуганный! Этот ублюдок притащит сюда ораву засранцев, которые разнесут все к херовой матери!

— Дьявол, это всего лишь гоблины, я их на раз-два прикончу.

— А их там скорее всего не будет раз-два! Их там блядь будет орда!

Я в отчаянии сжал голову, впившись пальцами в волосы. Мелкие твари, использующие отравленные дротики… Они перебьют кучу народа. А это значит, что мне придется еще больше пахать после того, как разберусь с набегом гоблинят…

Я осматривал комнату, не в силах поверить, что чертов гоблин сбежал. «Как Алиса могла допустить это?! Чем она думала?! Она что, вообще не понимает, как следить за пленниками?! Я притащил его сюда ради того, чтобы эта тварь не позвала своих братанов, но твою мать, эта инвалидка упустила единственное, что действительно было важно! Если мелкий засранец притащит сюда хобгоблинов…»

Выдох. Вдох. Выдох.

Сел обратно на кровать. Повисла напряженная тишина.

— Надо предупредить старосту, — подал голос я.

— Надо, — угрюмо ответила Алиса. — Слушай, извини… Я правда не понимаю, как так вышло. Я… я просто забыла о нем. Слишком была поглощена проблемой Яна.

— Не знаю, что там за проблемы у этого парня, но мы теперь по уши в дерьме, — вздохнул я. — Этот коротышка огреб от меня прилично. Теперь хоть усрется, но достанет меня.

Мы замолчали. Нужно было предпринять что-то, но до конца не хотелось признавать эту грубую ошибку, которая может стоить очень дорого.

Я сидел, упершись взглядом в пол. И вдруг замер. Обомлел.