Вампир без клыков
Шрифт:
Я сконцентрировался. Надкусил кончик, подождал, пока первая вспышка боли пройдет.
— Хатшь.
Дым заполнил рот. Четко почувствовал это. Прохладно-горькое ощущение. Я постарался выдохнуть его, дунуть в какую-то сторону, но стоило приоткрыть губы, как стало ясно, что обычное дыхание не действует на заклинание. Выходит, магический дым ветру не подвластен.
С раздражением потер лицо, сидя в облаке смога и слыша, как гоблин вскрикивает. Видения начали заполнять его голову.
Может, заклинанию достаточно моей воли? Если я просто захочу наслать на кого-то этот дым…
Снова надкусив
— Хатшь, — произнес, концентрируясь на желании заполнить голову существа жуткими видениями.
Но вновь бесполезно. Я почти не видел, но чувствовал, что дым опять по-прежнему повалил из раны, распространяясь вокруг.
Вздох.
— Это бессмысленно, — пробормотал я. — Магию просто так не освоишь.
Усевшись в кресло, в котором еще недавно была Алиса, я прикрыл глаза, слушая вопли гоблина. «Жалко, что отец ничего не рассказывал про свои опыты. Мне бы пригодилось».
***
Уродец пришел в себя нескоро. Тройной Хатшь погрузил его разум в пучины агонии, и до глубокой ночи малыш метался и стонал. Когда дым рассеялся и тело регенерировало, я вновь связал мелкого, чтобы не опасаться побега.
— Что это было? — спросил гоблин первым делом, как вернулся в привычный мир.
— Капля магии, — пробормотал я, открывая глаза и потягиваясь.
— Ты еще и колдун, — с презрением прокомментировал мелкий.
— Колдун, колдун, еще какой. Будешь много трещать — прокляну и яйца отсохнут.
Зеленокожий не ответил. А что ему сказать? Повода для шутки нет, хотя и игнорировать тоже не очень хороший вариант — после того, что я уже сделал, можно догадаться о весомости моих обещаний.
Я посмотрел на перекошенное природой лицо, на кожу с бородавками и когтистые лапы. Выглядящие слабыми из-за худобизны, но я прекрасно знал, что это компенсируется скоростью. Кровь, которой гоблин заляпал пол, была похожа скорее на слизь. И воняла.
— Почему ты такой урод? — спросил я, впрочем, не ожидая ответа.
— А почему тебя мамка родила?!
— Впрочем, ты прав. Я пока видел недостаточно много уродливых тварей. Так что постараюсь привыкнуть к твоему наглому хлебалу.
— Хлебало у тебя, когда ты…
Гоблин запнулся, когда подошва сапога врезалась в лицо.
— Давай без острот, приятель, — вздохнул я.
— Мать твою, нос!.. — визжал карлик, катаясь по полу и прижимая руки к лицу.
— Кстати, не хочешь рассказать, где прячутся твои братья? Мне что-то захотелось убить парочку тварей.
— Можешь опять начать пытать, это я не расскажу! — с готовностью признался мелкий.
— Пусть все святые будут свидетелями, сейчас на твою пытку у меня нет терпения. Настала ночь, гоблины вроде как спят, так что я должен поторопиться. Ты и так мне все расскажешь.
— Да? Пока не похоже на то!
— Похоже. Ты. Расскажешь. О братьях, — отчеканил я, внимательно глядя в глаза карлику. — Это мой приказ.
Взгляд гоблина остекленел. Я видел, как уродец борется с Даром фиолетового, но сопротивляться не мог. Если зрительный контакт был, значит, разум впустил в себя слова.
— Они к востоку от моей норы. Обустроились под холмом.
— Точнее.
— На холме огромный камень с какими-то рунами. В округе такого нет.
— Спасибо, —
вздохнул я, поднявшись.Гоблин пришел в себя тогда, когда я уже коснулся ручки двери.
— Почему? — спросил он. — Зачем ты пытал меня, если мог просто приказать выложить все, что я знаю?
— О? — я обернулся, с удивлением посмотрев на гоблина. — Ну, все просто. Я обожаю делать больно. Бывай! К утру твоих братцев уже не будет.
— Ты — самая худшая погань этого мира, — прошипел малец. — Надеюсь, ты сдохнешь.
— Я бы не надеялся, — буркнул, закрывая за собой дверь. — Похрен, если сбежишь. Все равно уже некуда. Пора навести шорох.
Гоблины очень хорошо нападают. Сбиваются в толпу и проходят по чужим домам гибельным вихрем. Но посреди ночи, у себя на земле, эти твари из-за тупости расслабляются. И тогда расплата смерчем настигает их.
Глава тридцать вторая, в которой блестит среди грязи
Хруст шейных позвонков… с каких пор стал сладкой музыкой? Черт знает. Но однажды, когда я услышал звук скрученной головы, понял — это мне нравится. Слишком сильно.
Знавал я пару шлюх, которые искренне верили в мгновенную и безболезненную смерть при переломе шеи. Несмотря на то, что это ошибка, это были самые умные бляди в моей жизни. Потому что другие толком и не знали ничего о способах убийства.
Есть то, чего обычные люди не знают: жизнь иронична и в ней нет линейности. Все неоднозначно. Иногда хруст, который многие могут принять за смертельный, окажется вовсе не таким… Я слышал о парнях, которые оставались в живых. Разок даже видел такого. Но шутка в том, что вовсе неважно, что значит хруст шеи. Если она затрещала, то человек либо покойник, либо беспомощный инвалид. И в любом случае он испытывает огромный шок от боли.
Самое болезненное — боль в шее. Потому что чаще всего она значит именно смерть. Но не мгновенную, ха-ха, нет, не совсем. Бывало такое, что я сделал все слишком идеально, и кто-то откинулся сразу же после заветного похрустывания. Но часто я видел, как человек моргал, смотрел замутненным от боли взглядом. Не мог ответить, дыхания толком не было, но я знал, что он пока еще жив.
Самое жестокое — когда приходится ломать шею второй раз. Это делать даже мне неприятно. Когда ты подозреваешь, что ошибся, и рискуешь оставить за спиной болтливый язык, нужно взять голову в захват еще раз. Приятно хрустеть позвонками, когда человек пытается бороться. И мерзко делать это с обмякшим, беспомощным телом. Которое и без того тонет в пучине боли.
Апогей ублюдства — когда приходится взяться за голову в третий раз. Тогда уже проще найти где-нибудь нож или острый камень. Ну или хотя бы отколупать щепку от доски, чтобы сделать несколько дыр в глотке и дать несчастному наконец-то испустить дух.
Я слышал о том, как один парень пережил два перелома шеи за свою жизнь. Так сложилось, что его семейка была довольно богатой, они могли позволить себе врачевателей. И когда мальца едва живого забрали из лап смерти, зафиксировав его голову в одном положении, и когда боль перестала так жечь… спустя полтора месяца за парнем пришли еще раз. На этот раз ему ломали шею не в подворотне, а в собственной кровати. Мерзкая жуть.