Ван Ван из Чайны 2

— Хостел найдем вечером, — пообещал я Ли, когда мы на последнем издыхании выбрались из переполненной электрички и направились к открытому корту, окруженному небольшими, но, несмотря на это, полупустыми трибунами, на котором и пройдет важнейший для меня экзамен. Важнее Гаокао, потому что там на кону стояло всего лишь будущее, а здесь — целая мечта.

Недвижимость в Гонконге настолько дорогая, что давным-давно вошла в сборник современных легенд человечества, и придется из экономии пожить в набитой людьми комнатушке с четырьмя ярусами кроватей — и это еще неплохой вариант.

— А давай переночуем у моего отца? — удивил предложением друг.

— Он что, в Гонконге живет? — выпучил я на него глаза.

— Здесь, — кивнул он. — В Пекине у нас пельменные и Макдональдс, а здесь — кое-какие другие дела, за которыми он должен присматривать все время. Он будет рад, — поспешил заверить меня в успехе нахождения в гостях у родителя.

— И я буду рад, если, конечно, ты сначала спросишь у него разрешения, — на всякий случай подстраховался я.

Незваный гость хуже татарина.

— Конечно я спросил, прежде чем приглашать тебя! — обиделся Ли.

— Извини, — покаялся я. — Волнуюсь просто.

— Есть о чем, — покивал он. — Смотри, зеваки смотрят, — показал пальцем на окружающие стадион и погружающие его в тень высотки.

Гонконгцы, словно им нечего делать в будний день, и впрямь смотрели из окон и балконов. Примерно из одного из десяти — остальные все-таки заняты чем-то полезным.

— Бесплатное шоу нравится всем, — не стал я их осуждать.

У входа на стадион мне пришлось показать на экране смартфона подтверждение оплаты взноса и предъявить присвоенный системой регистрационный номер. Сканер «пропикал» куар-код на моем экране, и мне выдали бейджик и расписание. Сегодня — отборы, поэтому играть мне придется два матча. Ли сказал, что он тут просто поболеть за меня, и его пропустили без проблем и даже без прохода через рамку металлодетектора — здесь ее попросту нет, настолько всем плевать на ITF-ы.

Как я ни крутил головой, ни одного знакомого лица мне не встретилось — неудивительно, здесь же «нонеймы» или относительно молодые дарования, которые пытаются таким образом набить очков. Я — как раз в их числе. Вон там смуглый пацан сидит с не менее смуглой, дорого одетой тетенькой. То ли Таиланд, то ли Индия. А здесь — вообще тройка европейцев студенческого возраста, приехали с мыслью «легких очков» заработать, в пух и прах «размотав» не славящихся теннисом азиатов. Остальные участники — по большей части местные, и уверен, что среди них есть жители одного из окружающих домов, которые на этом корте в качестве досуга время от времени и играют.

— А снимать можно? — спросил Ли, когда мы устроились на трибуне для участников и их сопровождающих.

Собственно только она одна и занята почти полностью.

— Можно все, кроме как отвлекать участников, подсказывать им и вообще общаться любым способом — и словами, и жестами.

— Понял! — «расписался» под списком правил Ли. — Налить тебе воды в бутылку?

— Буду благодарен, — протянул я ему кружку-термос, опустевшую за время нашего пути от вокзала до корта.

Друг ушел за водой, а я принялся настраиваться на игру. Корт с покрытием «хард», этакая золотая середина между «быстрыми» и «медленными» покрытиями. Идеально для игроков средней руки — такая поверхность обеспечивает равномерный и предсказуемый отскок меча. Мне подходит. Ветра пока нет, но через две игры, когда настанет моя очередь играть с европейцем, все может измениться.

Вытянув ноги, я откинулся на спинку трибуны и прикрыл глаза. Мир и покой.

Глава 4

Пялятся, собаки такие. Щерятся нехорошо так, ехидно. Понять можно — вышло этакое чучело в футболке и шортах непривычного для большого тенниса формата, в руке — дешевенькая «тройка» вместо нормальной ракетки, а у всех вокруг — комплекты по три-пять разных ракеток от уважаемых производителей. На ногах — кеды «Ванс», которые хороши для прогулок по городу, а совсем не для беготни по корту. Словом — колхозник во всех смыслах этого слова!

Уровень игроков в двух первых матчах почти наполнил меня оптимизмом — три четверти учеников Ивана, за плечами которых годик-другой тренировок, разделали бы первую четверку как бог черепаху. Но обольщаться и расслабляться нельзя — они, в отличие от меня, хотя бы регулярно играли, а у меня даже нормальной тренировки не было.

Сторона корта здесь роли не играет — окружающие высотки надежно закрывают от солнца. Мы с соперником — немец, Макс Кляйн, двадцатилетний русоволосый кареглазый «ариец» ростом мне по переносицу, в хорошей физической форме, как, впрочем, и все здесь — отдали должное спортивному этикету, пожав друг другу руки, он едва слышно фыркнул на мою горе-ракетку, и жеребьевка наделила его правом подавать.

Попрыгав, я встал в стойку и положился на воспоминания и опыт Ивана. Соперник подал в правый квадрат корта. Очень хорошо подал, и мне едва удалось отбить мячик. Я, блин, вообще деревянный! Соперник с нарочитой вальяжностью ударил по мячу, понимая, что этот удар мне не отбить. Понимал это и я — благодаря опыту Ивана. Тем не менее, я честно попытался добежать до угла корта — чисто опыт набрать.

— 15–0! — зафиксировал очко судья.

Ухмылки «настоящих теннисистов» стали еще шире — сочли меня совсем негодным, и готовятся повеселиться, глядя как немец обыгрывает меня «всухую». Нафиг, не буду больше по сторонам глазеть и отвлекаться — есть только я, корт и соперник, которого очень сильно хочется выиграть. Последнее — тоже нафиг, потому что продиктовано личной антипатией и реваншизмом. Я приехал сюда выиграть турнир, а не кого-то конкретного. Спортивная злость и азарт, идите сюда!

— 30–0!

Да, я проиграл еще одно очко, но остался доволен — мячик мы с соперником гоняли добрые полторы минуты, и этот раунд дал мне очень много: словно мешавшая мне и во время тренировок, и сейчас «задержка» между отданными опытом Ивана командами и реализацией их моим телом стала меньше. Я начал предугадывать действия соперника, считывая движения его ног, корпуса, рук и даже головы.

Увы, этого недостаточно — я просто не успевал воспользоваться результатами наблюдений, и через три минуты полетов мяча через сетку это сказалось.

— 40–0!

Будем надеяться, что соперник от желания выиграть гейм «всухую» пожадничает и ошибется, но рассчитывать на это нельзя — нужно становиться лучше самому, а не полагаться на чужие ошибки.

Краем глаза зацепив трибуны, я увидел скорбное лицо Ли. Даже смартфон убрал, чтобы не фиксировать на видео мой позор. Улыбнувшись, я изобразил на лице недоумение — «чего приуныл-то? Щас все будет!» — и приготовился хотя бы «размочить» счет в первом гейме.

В пару прыжков — Иван так не мог, его ноги были короче! — добравшись до левого угла корта, я отбил мяч «форхендом». Инстинкты русского тренера подсказали бежать вперед и вправо, но я слишком долго думал, и поэтому вместо реализации шанса заработать очко, пришлось в последний момент отбивать мяч «смэшем». Пока мячик летел к алчно глядящему на него сопернику — теперь ему нужно только попасть, и отбить я никак не успею — в моей голове иерихонской трубой взревел Иван:

«Меня здесь вообще нет, малолетний дебил!!!».

Опешив, я даже не стал утруждаться попыткой добежать до просвистевшего по противоположному моему концу корта мяча, переваривая свалившееся откровение. В самом деле — я же не шизофреник! Никаких голосов в голове и тем более — потусторонних сущностей, в моей голове нет и никогда не было! Ну поймал неведомым образом слепок чужого жизненного опыта, ну и что? Это же не «пассажир» в моей голове. Нет никакого «Ивана» — это я сам себя приложил. Какая еще нафиг «задержка между приказами Ивана и их реализацией»? Это я сам вижу и понимаю, что и как делать. Какая нафиг «непривычная для Ивана антропометрия»? Это — мое тело, мои, блин, руки и ноги, и, пусть и без тренировок, но я к них привык настолько, что могу как заправский культиватор стоять на камне одной ногой под струями водопада! Надо будет попробовать, кстати, но эта мысль сейчас не нужна. Короче — зачем я пытаюсь разграничивать «моё» и «не моё», если я — это я, и содержимое моей головы в полном моем распоряжении? Нашелся тут буддийский монах. К черту — у нас тут зона повышенного почитания Конфуция, а значит нужно перестать рефлексировать, открыть душу миру пошире и словить от этого полнейший покой.