Ван Вэй Тикет

Единственный из всех.

Тот, кто сумел купить билет обратно, угодив в "One Way Ticket", откуда не существует пути назад.

А если там ещё оставались наши? Те пацаны, кого пока не успели утилизировать.

Что же делать теперь? Я абсолютно не представлял.

В голове пульсировала пустота счастья и восторга, наполняемая мелкими щекочущими иголочками. Иголочки не давали рождаться мыслям и планам. Ну так и что? Я просто вернусь домой. А уж там...

Я не знал, что будет там. Возможно, мы с отцом и матерью пойдём в полицию.

Вдруг отряды быстрого реагирования успеют спасти оставшихся? И тогда ворота Осеннего Угла падут. И даже искривлённая реальность не спрячет лесное чудище, которое увело Лёньку. Лёньку, которого я не смог спасти. Но, может, ещё не поздно? Может, отряды даже в глухой чаще отыщут злой огонёк костра и пристрелят Яг-Морта, а Лёньку освободят из плена? Я буду упрашивать, чтобы отряды отправились туда как можно скорее.

Я не успел домой.

Мы столкнулись у крайнего подъезда.

Отец с мамой шли к границе двора. Со светлыми и веселыми лицами они спешили куда-то. У них явно планы на этот вечер. И торопливый темп шагов показывал, что планы эти никто нарушать не собирается.

Мне даже стало немного жаль, что вечер у них получится не таким. И вместо чудесного места, куда они так спешили, придётся идти в полицию. Но только так можно спасти оставшихся в лагере. Если там ещё кто-то избежал утилизации.

Мы чуть не налетели друг на друга.

Я улыбался беспечно и восхитительно, празднуя встречу невольно расползающимися от радости губами. Стоило пережить все ужасы лагеря, чтобы понять, как это здорово -- вернуться домой.

Я улыбался. Они нет.

Веселье как-то разом схлынуло с их лиц. Лица превратились в бледные наряжённые маски, будто перед ними стоял не я, а незваный гость. Быть может, даже с того света.

– - Ты почему не в лагере?
– - сдавленно спросил батяня.

– - Ха, в лагере, -- я взметнул головой, и ворвавшийся во двор ветер растрепал мои волосы, но я даже не подумал их поправлять.

В лагере? Сейчас вы услышите ТАКОЕ!

– - Ты должен быть в лагере, -- холодно добавила мать.
– - Зачем же ты сбежал?

Они не смотрели на меня. Они буравили взглядом друг друга, а я выпал из их внимания, будто превратился в табуретку, комод или ещё какой-нибудь ненужный предмет мебели, волей случая оказавшийся на улице. И два взгляда будто бы переговаривались, что делать с мебелью. Куда теперь её: обратно в квартиру или уж на свалку.

– - Там невозможно...
– - начал я, но мне не дали говорить.

Они одновременно повернулись. По лицам было видно, что моё появление праздником не стало. Ну да ладно уж. Простите, что сбил вам все планы. Вы главное поймите, я жив! Живой я! Задержись я там, не увидели бы вы меня больше. Никогда бы не увидели.

– - Тебе надо вернуться, -- голоса прозвучали одновременно.

Так в оркестре есть первая скрипка, а есть вторая скрипка. Но иногда они играют вместе.

– - Вернуться?
– - я весело растопырил глаза.
– - В лагерь?

Они же ничего, ничего, совсем ничегошеньки не понимали. И не давали мне рассказать.

– - Не-мед-лен-но, -- так звучали молоты, бьющие по наковальне.

– - Да там же...
– - снова начал я, и снова никто не удосужился меня услышать.

– - А если он не захочет?
– - внезапно спросила Она Его.

Он только пожал плечами.

И они взглянули на меня. Взгляд их был печальным, расстроенным, раздосадованным, напряжённым. И каким-то пустым.

Я смотрел на них и чувствовал, как между нами выстраивалась прозрачная стена. Не стеклянная, нет. Такая, как над заборами Осеннего Угла. Кинь камень: не прошибёт, отскочит обратно.

"Они знали, что лагерь утилизационный", -- кольнула холодная иголочка догадки.

Но этому верить не хотелось. Не могли меня отправить в место, откуда не возвращаются.

Или могли?

А если не могли, почему ведут себя столь странно?

Я был для них словно оживший мертвец. Как в фильмах про зомби. Оживёт такой. Не соображает ещё, кто он теперь. И бегом к своим. А те-то понимают. Те-то видят, кто к ним явился. И на лицах их такое брезгливое недоумение, как нам ЭТО удалить. Немедленно и безвозвратно.

И чтобы не чувствовать себя мёртвым уродом, я развернулся. Я изо всех сил рванул. Я унёсся за угол. Я не мог остановиться. Я бежал долго-долго. Я обнаружил себя в незнакомом дворе. Кругом шумела привычная жизнь.

Вот только я из неё выпал.

Но я не мог. Просто не мог в это поверить!

Почему-то вспомнилась большая детская книжка Эммы Мошковской, где была сказка о жирафе и гиппопотаме. И много-много стихотворений, среди которых одно особенное. Давно забытое, но сейчас остро прорезавшееся из глубин памяти. Прорвавшееся наверх и вырвавшее что-то важное, отчего невыносимо саднило внутри.

Я маму мою обидел,

Теперь никогда-никогда

Из дому вместе не выйдем,

Не сходим с ней никуда.

Она в окно не помашет,

И я ей не помашу,

Она ничего не расскажет,

И я ей не расскажу...

Возьму я мешок за плечи,

Я хлеба кусок найду,

Найду я палку покрепче,

Уйду я, уйду в тайгу!

Но если ребёнок может в мыслях из дома сбежать и отказаться от родителей, то как родители могут отказаться от ребёнка? Ведь так не бывает! К тому же стихотворение заканчивалось очень даже замечательно.

И вот будет вечер зимний,

И вот пройдёт много лет,

И вот в самолёт реактивный

Мама возьмёт билет.

И в день моего рожденья