Ванечка и цветы чертополоха

— Пойду скажу Марье, что вы пожаловали, — спохватился Валерий Петрович.

— Мы подождём сколько нужно, — заверил Евгений. — Пусть она козу хотя бы подоит.

— Я могу подержать девочку, — предложила Мила.

Валерий Петрович передал ей ребёнка и ушёл. Василиса смотрела на неё, а Мила в свою очередь вглядывалась в лицо малышки.

— Женя, она похожа на него.

— На Тимофея?

— Да.

— Девчонки часто похожи на отцов. Тут уж ничего не поделаешь. Он отец ей.

Марья Антоновна влетела в дом. Видно было, что она торопилась. От неё шёл жар. На лицо выбилась прядь волос. На ней было простое ситцевое пёстрое платье с коротким рукавом и поясом, завязанным сзади.

— Уже не чаяла вас дождаться, дорогие мои! — воскликнула женщина и бросилась к рукомойнику мыть руки.

Промакнув руки о полотенце, она подступила к Миле и обняла её вместе с Василисой на руках и поцеловала в щёку.

— Здравствуй, доченька, — шепнула она возле Милиного уха. — Не сердись на меня. Я сама на себя зла. Но ведь эта малышка, которую ты держишь на руках, ни в чём не виновата. Ты согласна? А она настоящая радость в моей одинокой судьбе.

Она отступила от девушки и подошла к мужчине. Взяла его за предплечье, на котором лежал Ванечка, двумя руками.

— Женя, не знаю, как вас благодарить за всё. Если бы не Дуся, я, наверное, не справилась бы. Но если бы не вы…

— Перестаньте, Марья Антоновна! Держите внука.

Женщина переняла малыша и уставилась ему в лицо. Он ей улыбнулся. На глаза выступили слёзы и размыли лицо мальчугана.

— Как похож… Как похож… Хпл…

Палашов приобнял женщину.

— А мы распишемся в сентябре. — Он хотел отвлечь её, не дать разрыдаться. — Я буду заботиться о вашем внуке. Он и его мама — мои самые дорогие. Я хочу взять на себя заботу и о вас с Василисой. Обязательно говорите, что нужно вам и этой необыкновенной кнопке.

— Да пока всё у нас вроде есть, — она утёрла тыльной стороной ладони глаза и нос. — Простите, не сдержалась.

И она принялась целовать Ванечку. Тогда Мила, глядя на неё, тоже приблизила Василису к лицу и поцеловала её в лобик и в носик. А ведь и правда, эта сладкая малышка ни в чём не виновата. Девушка готова была примириться с тем, что это родная кровиночка, несмотря на то, кто её отец.

Дальше последовали совершенно непредсказуемые визиты Палашова в Спиридоновку. Он мог приехать в будни, но пропустить выходные, а бывало и наоборот. Но при каждом удобном случае он летел стрелой к своим любимым. Мила всякий раз радовалась его приезду, как ребёнок. Вскрикивала, бросалась на шею и прижималась к груди. Если малютка был на руках, она осторожно льнула вместе с ним. Пока Ванечка не понимает, она словно радовалась за двоих. Она улыбалась Жене в грудь и не хотела отрываться. И ради таких минут стоило стремглав лететь и преодолевать немалые пространства. Он, словно голодный, вдыхал её, словно слепой, ощупывал. Когда она наконец поднимала лицо, он расцеловывал щёки, лоб, нос. Он брал Ванюшку на руки и целовал его. Галина Ивановна, если заставала их встречу, не могла смотреть на них без слёз. Женя и ей дарил ласковый взгляд, пожатие руки, поцелуй в щёку. А вечером в тишине дома из их комнаты до женщины доносился их шёпот, тихий смех, лёгкий стон. А когда ночью Ванечка начинал капризничать, она слышала Женино пение и размеренные шаги. Бывало, он выходил с малышом на улицу и баюкал где-то в саду. Он как будто знал какие-то секретики, помогающие преодолеть боль и бессонницу. И Ваня затихал у него всегда быстрее, чем у Милы. И жизнь становилась увереннее, надёжнее и полнее, когда мужчина был рядом. И если бы не другие люди и беды вокруг, жизнь казалась бы совершенной. Хотя бы на те мгновения, когда эти двое вместе. Но жизнь и работа Палашова были сопряжены с человеческими бедами, и он не пытался от них уйти, хотя порой нужны были нечеловеческие силы, чтобы их преодолевать. И он не смог бы отправиться в тихую гавань и стоять там в стороне. Просто, когда он находился рядом с Милой или даже думал о ней теперь, на нём как будто нарастала вторая кожа и полученные ранения зарубцовывались быстрее. Но нужен он был не только ей. Хотя, конечно, ей он был нужен больше, чем остальным.

За обедом Галина Ивановна рассказывала:

— Разговаривала тут с Верой Елоховой. Она что только не плачет. Говорит, Олеся заявила: «Мама, я в монастырь ухожу. Буду Ванечкиной невестой всю жизнь». С тех пор как погиб Ваня, да ещё Глухов прилюдно отрёкся от неё и отказался на ней жениться, она сама не своя.

«Он человек твёрдый и сильный, — подумал Палашов, вспоминая поведение Глухова на суде. — Делает ровным счётом так, как решил. А решил он принять наказание. И пусть великодушие Елоховых помогло его долю смягчить, но сам-то он ничего не сделал для облегчения своей участи».

Палашов не мог бросить Глухова без помощи, как не мог он оставить на произвол судьбы и Марью Антоновну с ребёнком на руках. Но только один Кирилл Бургасов знает, что ему раз в два месяца приходят от Палашова деньги, на которые он покупает продукты, сигареты, средства гигиены и при случае передаёт Глухову на зону. У них с Кирюшиными не принято специально обсуждать Тимофея, — пережито, загнано в дальние уголки сознания, — но он подспудно чувствует, что их мнение отличается от его.

— Игорь тоже весь какой-то истоптанный. Они просто уже не знают, что делать. Единственная дочь, такая девчонка хорошая и — в монастырь. Они и так с ней, и эдак. Мол, потерпи, жизнь наладится. Зачем такие крайности? А она знай своё твердит, что жениха на этом свете она упустила, что теперь один Господь Бог ей жених. Представляете?

— Хороший же вы нам десерт подали, Галина Ивановна, — заметил Евгений, который давно уже не жевал, а хмуро смотрел на удручённую Милу, бросая время от времени взгляд на рассказчицу.

Галина Ивановна пожала плечами.

— Кто-нибудь ещё пробовал Олесю переубедить? — уточнил Палашов.

— Да неужели ж нет? И учителя с ней разговаривали — Олеся с трудом доучилась год. И батюшка, и психолог пробовали. И подружки её…

— Что? И ты пойдёшь попытаешься? — довольно резко поинтересовалась Мила, вскинув на него круглые, казалось, обиженные глаза.

— Пойду. А ты дуться будешь? Не жалко девчонку? Что переполошилась? Она тебе не враг и не соперница. Я с ней просто поговорю. Просто поговорю. Так что возьми себя в руки, пожалуйста. Ты же лучшая, ты добрая.

— Похоже, не такая уж и добрая, — потупилась Мила и добавила, глядя в тарелку с недоеденной котлетой, картофельным пюре и салатом: — Глупости не хватает, чтобы стать добрее. Ну, иди, переубеждай бедняжку.

Последние слова были ядовитыми. Мила стрельнула в жениха колючими глазами. Палашов воспринял сказанное, как руководство к действию. Как бы не язвила сейчас его невеста, он чувствовал себя обязанным это сделать. Он встал из-за стола, поблагодарив Галину Ивановну, подошёл сзади к Миле, жарко стиснул за плечи, поцеловал макушку.

— Я скоро, — сказал он и вышел из дома.

— В этом весь Женя, — горько усмехнулась Мила. — Ты нарочно рассказала? Догадывалась ведь, что он пойдёт?

— Пойми, Мила, нужно использовать любую возможность поддержать Елоховых. Олеся — их единственная дочь.

— Мамочка, но это её выбор!

— Я не уверена, что это осознанный, глубоко продуманный выбор. А Женя… он умеет с людьми разговаривать. Вдруг ему удастся переубедить Олесю?

— В неё был влюблён Ваня. Она очень красивая, мама. Мне страшно.

— Если не доверяешь Жене, нечего выходить за него замуж. Поверь мне, твой жених очень давно сделал выбор. Тебе совершенно нечего опасаться.

— Мне больно, мамочка. Мне даже от одной мысли больно.

Палашов устроил себе послеобеденный перекур и сразу после этого подался к Елоховым. Те, похоже, тоже недавно отобедали. Мать с отцом сидели за столом, Олеся мыла посуду, поплёскивая, позвякивая и постукивая в тишине. Он поздоровался.

— Простите за вторжение. Олеся, можно с тобой поговорить с глазу на глаз?

Олеся вымучила из себя улыбку, догадываясь уже, о чём будет толк. Она взглянула на отца, тот кивнул. Молча вытерла руки и отправилась за Евгением Фёдоровичем. Выйдя из дома, они медленно шли рядом. Мужчина посмотрел на девушку. Летний красный сарафан выставлял и без того великолепную фигуру в выгодном свете. Тугая коричневая коса покоилась между полуобнажённых лопаток. Она почти вдвое моложе него, но ведь внутри возраста не чувствуешь и кажется, что тебе опять шестнадцать. Только вот представление о жизни шире, глубже и дальновиднее, хотя…