Варенье

Все окна в доме были в стеклопакетах, кроме одного, на четвертом этаже. Он тоже хотел бы вставить стеклопакеты, но пока не получалось, как-то не до этого было, на следующий год, если только.

Приоткрылась штора на втором этаже.

– … нарисовался. Опять куда-то ходил. Все ходит. Вынюхивает. Хорошавина, соседка его за стенкой, рассказывала… Танька, пьяница, к нему ходила. Молодая. Та еще шалава. Хорошавина уж вызывала милицию: Танька не хотела уходить, звонила, ломилась в дверь, он, видимо, не открывал. Сейчас, вроде, к нему никто не ходит. Тихо. Успокоился.

– …подожди, подожди. Это какая Танька? Гусева?

– Да.

– Так она умерла в прошлом году.

На втором этаже штор не было.

– Он то здоровается, то не здоровается.

– Он старше тебя в два раза.

– Ну и что! Я – женщина!

Клавдия рухнула в кресло:

– Не могу больше! Руки от сумок отваливаются.

– Мама, я как выхожу с Цезарем гулять, так и он выходит. Мало его наш Цезарь покусал, еще хочет.

– Первый, второй, – считал он этажи, поднимаясь по лестнице.

На третьем этаже, у Клавдии, залаяла собака. Четвертый этаж. Он прислушался, стараясь не шуметь, подошел к двери, осторожно вставил ключ в замок. Еще раз прислушался. Повернул ключ. Опять прислушался. Еще один, последний поворот ключом. Соседка вышла, – он уже был дома. Успел! Сегодня был день сливного бачка. Придумал его какой-то Хуа… из Китая. Кактус на кухне просил: полей меня, и не отстал, пока он не налил воды.

Алекс

Было тепло как летом, пора бы уж, середина мая. Алекс, помесь лайки с сербернаром, серо-дымчатый окрас, лежал за стадионом в кустах. Рядом проходила трасса. Машины, машины, точно конвейер какой, и все больше иномарки… вот так же была весна, тепло, когда прибежала соседка – отца задавило. Водитель, по словам очевидцев, даже не пытался затормозить… с места происшествия скрылся. Мать побежала смотреть, и Алекс, еще щенок, увязался. У отца были сломаны передние лапы, глаза открыты, – как живой. Потом Алекс один бегал смотреть, но отца уже не было, двуногие его куда-то увезли. «Скоты бесхвостые, – ругалась Джулия, сестра, – совсем обнаглели». Джулия… Снюхалась с Цезарем, дворнягой и – пропала. И Цезаря не видно. Говорила ей мать, чтобы не таскалась с ним, не послушалась. Где теперь искать ее? Любовь зла – полюбишь и козла, как у двуногих говорится. Алекс тоже вон трое суток пролежал у подъезда возлюбленной, ожидаючи. Другие кобеля, была кавказкая овчарка, здоровый кобель, уходили, приходили, а Алекс все лежал, ждал, когда сучка выйдет. Хозяин держал ее на поводке, далеко от себя не отпускал, а если та рвалась, говорил: «Верка, Верка, нельзя! Фу!» В холодное время суток на Верке была шерстяная накидка, чтобы не замерзла. Алекс, наверно, еще бы лежал, если бы Веркин хозяин не прогнал. Алекс с трудом поднялся, ноги совсем не держали, точно пьяный… Верка была с богатой родословной. Алекс – без определенного места жительства, работы – бродяга, бомж. Не ровня. А ведь был свой угол, еда; правда, на цепи, зато при деле. Чего еще надо? Алекс, наверно, до конца своих дней просидел на цепи, если бы не случай. В тот день Алекс приболел, плохо спал, да еще луна тут, к дому подъехала какая-то машина вроде как «Ауди», скрипнула калитка. Грабитель! Кто еще? Больше некому, все дома. Алекс залаял, рванулся раз-другой – цепь и порвалась. Грабитель заскочил в машину и уехал. Алекс не понял – свобода!? Столько о ней всего написано, сказано, спето. Чего греха таить, Алекс хотел когда-то бежать… Но одно дело хотеть, другое –претворить решение в жизнь. Дистанция огромного размера. Первое время так и тянуло на цепь, столько лет на цепи, долг, как хозяин без собаки, а потом ничего: куда захотел, туда и побежал. Свобода. Алекс все хотел зайти, проведать хозяина, как он, не чужой ведь, но все как-то было не досуг, дела. А хозяин дурак… как-то на праздник, был день бухгалтера, перепутал или нарочно вместо воды налил в миску водки, принес закуску. Алекс сразу смекнул, в чем дело, пить не стал, насмотрелся на алкашей. А есть статья, срок за издевательство над животными.

Завыла сирена, грохнуло, то взрывали щебень на карьере, Алекс вскочил, поджав хвост, побежал дворами. Когда еще раз грохнуло, это где-то минут через десять, Алекс уже был за городом. Кончился асфальт, пошла грунтовая дорога. Запахло хлебом – хлебопекарня была рядом; потом – скважина. Собаки залаяли. «Прикормыши. Холуи», – ругнулся Алекс, не без этого. Какой-то кобелек выбежал на дорогу. Алекс хотел задать ему трепку, да из сторожки вышел двуногий с палкой, с сигаретой в зубах. Защитничек. За поворотом, недалеко от хлебокомбината, раскинулась несанкционированная свалка. Ничего хорошего не было – сантахника, кирпич, детали от машины. За скважиной тоже сантехника, ничего съедобного. На скважину Алекс не рискнул идти, в Липовке, это недалеко, км восемь, был отлов собак в спецприемник на стериализацию. Это как кастрация педофилов у двуногих. Алекс не был педофилом. Стериализация – последнее дело, уж лучше быть забитым, чем стериализация. Только не это.

Зашелестел дождь. Еще одна несанкционированная свалка – резиновые шланги, разбитый унитаз…

Железная дорога, точнее все, что от нее осталось – гнилые шпалы. Рельсы были убраны, а может, сворованы, в порядке вещей. Было много разного мусора, пачки от сигарет со страшными картинками от преждевременной старости, до рака легких, груди, не счесть

Полуразрушенное здание без крыши. Какие-то радиотеледетали, Алекс не разбирался в технике. Рядом еще одно здание, только меньше и с крышей, вполне пригодное для жилья, правда, без дверей и окон. На полу в углу миска с ложкой, эмалированная кружка. Стола не было. Детский матрац, какие-то тряпки и грязь. Много мусора. Миска есть, лежать тоже было на чем, не на голой земле. Чем не конура? Еще бы мяса полную миску или колбасы, только не копченой, а то – рыбы. Алекс потянул носом, потом поднял заднюю лапу – струя прошла рядом с миской. Молодым Алекс часто мочился, метил территорию. Последнее время сдавать стал. Напор струи уже не тот.

Дождь неожиданно кончился, как и начался. Скоро должна прийти электричка, диктор уже объявила. Алекс побежал точно опаздывал. У размокшей картонной коробки из-под бананов лежал череп, точно из анатомичекого кабинета, гладкий. Щенок был. Жить бы да жить. А может, болонка? Волк задрал? Про волков было не слышно… тогда собака, какая-нибудь овчарка или бомж? Сучка была или кобель? Кобель бы постоял за себя. Сучка тоже не промах… Пришла электричка. Почти сразу дежурная объявила об отправлении. Алекс бы не успел, если бы вдруг захотел уехать. Из привокзального кафе, тоже «Алекс», нещадно тянуло рыбой. Скумбрия.

Варенье.

Полтора месяца не выплачивалась заработная плата в «Стройдетали». Не было «живых» денег. Только взаимозачеты. Тяжелым было финансовое положение на предприятии. Почти не стало спроса на основную продукцию – кирпич, строительные блоки. Стоял декабрь, не лучшее время для предприятия; строительный сезон закончился. Но в цехах все же велась работа. «Стройдеталь», что называется, держалось на плаву. Предприятие было частное, четыреста пятьдесят человек.Тяжело давалась России рыночная экономика. В прошлом году сбили инфляцию, и вот – неплатежи. Были предприятия, где заработная плата не выдывалась по полгода. Люди уходили в неоплаченные отпуска… Особенно страдали бюджетники. У них без того была маленькая зарплата, а тут еще – задержка. Пенсия также задерживалась. Бастовали шахтеры, учителя. Были случаи голодовок.

В «Стройдетали» было тихо: никто не бастовал, не объявлял голодовку. Но недовольные имелись. Люди ругали правительство, заведшее страну в тупик, были недовольны президентом. Но лучше от этого не становилось. Когда будут деньги, никто на предприятии не знал: может, завтра, а может, послезавтра. Начальник цеха отмалчивался. Уже на сигареты, на хлеб денег не осталось. Проходило завтра, послезавтра, и – все так же не было денег. Люди, точно малые дети, опять верили в завтрашний день. С надеждой, оно легче было жить.

Ровно в восемь начиналась смена в «Стройдетали» и в пять заканчивалась. Работали полный день. Работать за просто так, даром никто не хотел. Было невыгодно работать. Упадническим, нерабочим было настроение у людей.

Смена только началась; а у сварщиков ремонтного цеха, сварочное отделение, уже перекур. Время пить чай. Дружным был коллектив. Только один Носов Олег из коллектива держался в стороне, сам по себе. Он работал в цехе уже десять лет. Человек был серьезный. Двое детей. Черемных Данил, Колобов, по прозвищу Колобок, Юрка Зиновьев, Степаныч – все они пришли в «Стройдеталь» из саратовского леспромхоза. Их стаж работы в «Стройдетали» был небольшой. Сразу же, с первых дней проведения в стране рыночных реформ, леспромхоз залихорадило, не стало заработка. И люди побежали кто куда. Первым в «Стройдеталь» пришел Черемных Данил. Через месяц с леспромхоза ушел Колобов, по прозвищу Колобок. Прозвище дали ему за малый рост. Оно осталось с ним и в «Стройдетали». Вскоре перебрались Юрка Зиновьев, Степаныч. Проживали они все четверо в городе на одной улице; а Черемных с Зиновьевым даже были соседями по этажу. Они часто вместе сходились, выпивали. Отношения их строились на взаимном уважении другу к другу и были сродни родственным. Вдвоем, втроем легче было адаптироваться в коллективе, они это хорошо понимали. Два, три человека – это уже сила. Заводилой, иначе лидером, был у них Черемных. Без лидера в коллективе никак нельзя: даже в самом маленьком коллективе, в два человека, он есть. Кто-то должен быть первым, кто-то – вторым.Так уж устроен мир.

Черемных был разведен, жил с матерью. Невысокого роста, недурен собой; характера беспокойного. Ему было уже двадцать девять лет. Зиновьеву двсадцать пять; Колобку – дввадцать четыре; Степаныч уже как год был на пенсии. Случалось, четверка с леспромхоза ссорилась, но сразу и мирились, не было зла. Когда один за всех и все за одного, и работать легче. Работы в цехе было немного. У Колобка совсем не было. Мастер искал ему. Сдучалось такое, что она появлялась только в конце смены. Часто работа была разной, не по специальности: уборка территории, вывозка мусора.

Главное, занять людей, чтобы не слонялись без дела, не сидели.

Сварочное отделение по шагам, Зиновьев мерил, было двадцать шагов в длину и пятнадцать в ширину. Шаги у Зиновьева были большие. Сам он был около двух метров роста. Пол в отделение был выложен чугунной декоративной плиткой.

Имелись шесть сварочных аппаратов и один полуавтомат. Был пресс… Шкафы с инструментом. Разметочный стол. Рядом с ним стоял обеденный стол, на столе – железные кружки, литровая банка с песком. Два латанных-перелатанных стула и скамейка. У каждого свое место. Степаныч с Колобком и Носов сидели на скамейке; Степаныч – в середине. Черемных, Зиновьев сидели на стульях. Рядом с Черемных на табуретке сидел Васин Колька, практикант, с училища. Он работал в «Стройдетали» вторую неделю. Его наставником был Черемных.