Варламов

мом, а мастерской, где работал, радовался делу, находил приволье

и покой.

Вне театра не было у него ровно никаких влечений и привя¬

занностей, ни семьи, ни забот. Жил только в репетиционном

зале да на сцене, входя в чужую жизнь и сделав ее своею. Все

остальное время — скука и тягомотина, пусто и зябко. Театр —

то, с чем утром встал и на ночь лег. Театр —слава и держава.

Случалось, обделяли ролями, давали не то, чего добивался.

Думаете, обижался, воспринимал драматически? Нет, не в том

жанре жил! Мечтал о короле Лире, а приходилось играть черт

те что — дурашливые водевили. Ворчал себе под нос, но утешал¬

ся скоро: ведь водевиль — не гиль... И куролесил напропалую,

разогнав пустяковую роль в такое самодвижение, что нет-нет

да и возникал на сцене вовсе не заложенный в литературном со¬

чинении емкий образ. Но бывало и тратился на несусветную че¬

пуху.

Всегда стоял в стороне от суеты закулисных ссор и непри¬

стойной возни вокруг лакомого пирога славы. Но и в стороне от

гражданских бурь времени, в глухом и блаженном неведении

о том, что там, какой век на дворе?..

Це был он ни особенно умен, ни хорош собою, ни знатен

родом. А дружбы с ним искали надменные столичные с.ановники

и именитые ценители искусства. Слали ему благодарные записки

и корзины цветов холеные светские гордячки и дебелые супруж¬

ницы гостинодворских купцов. Знались с ним великие русские

писатели и исходили тоскливой завистью сценические красавцы —

«первые любовники». До боли отбивали себе ладони непокорные

властям, смелые и независимые в суждениях, вольнодумные сту¬

денты и понаторевшие в искусстве Мельпомены театралы, кото¬

рых уж, кажется, ничем не проймешь.

Всех влекло к нему только одно — неоспоримый, блистатель¬

ный талант. Всех привораживал и всем казался этот талант

неразменной монетой, бездонным ключом. Не понимал сам, что

он — большой, необыкновенный актер, но понимали это все.

Находились люди — и не восторженного десятка, — что почи¬

тали его гениальным.

«Первейший комический актер нашего времени» — писали о

нем. И сокрушались: «Мог бы встать в один ряд с величайшими

трагическими актерами века, если бы не тупоголовое театральное

начальство».

В наше время считался бы еще совсем молодым” артистом,

когда сыграл роль Болынинцова в «Месяце в деревне». Испол¬

нительница главной роли в этом спектакле, всегда ревнивая к

чужому успеху Мария Гавриловна Савина, привела автора за

кулисы, знакомить «с нашим Большинцовым».

— Вы его не знаете, — говорила она, — всего четыре года в

театре.

Иван Сергеевич Тургенев обнял «Болынинцова», поцеловал

его и сказал:

— Я никак не думал, не мечтал, что из этой роли можно сде¬

лать так много. Если бы я мог представить себе, до какой сте¬

пени простирается искусство актера, то, наверно, обратил бы

больше внимания на эту роль, дал бы вам больше материа¬

ла. А то ведь одна канва, а вы такой чудесный узор вышили по

ней!

И посмотрел на него, ласково улыбаясь, пожелал доброго

пути на сценическом поприще.

С лихвою сбылось эго пожелание. С тех пор только и видел

что ласковые улыбки: друзей и незнакомцев, господ и слуг. Не

было у него врагов, бранчливых критиканов и недоброжелателей.

И когда умер в 1915 году, вся Россия скорбела по нему, все

газеты откликнулись на его смерть. И появилась, например, в да¬

леком от столицы Владикавказе, на страницах газеты «Терек»

статья за подписью «С. К.».

В статье говорится о нем как о «корифее русской сцены», об

«огромном его даровании», редком, недюжинном, могучем талан¬

те, «исключительной по своему значению его работе» и особенно

о том, что он «не замкнулся на Александрийской сцене. Свои

лучшие вещи он показал почти всей России, совершая многочис¬

ленные поездки по провинции, и, кажется, нет города, который

не знал бы его».

«С. К.» — Сергей Миронович Киров.

От Тургенева до Кирова! В одной жизни, кажется, умести¬

лись два века. Счастливая жизнь!

Он так и сказал о себе репортеру «Петербургской газеты» на

другой день после того, как театральная общественность громко

отпраздновала тридцатипятилетие его сценической деятельности:

— Я счастлив... Самое высокое чувство — это чувство удовле¬

творения, которого до сих пор я не знал, не испытывал.

Мне всегда хотелось чего-то большего.

Всегда я был недоволен собой. И всегда я с отчаянием ду¬

мал, что пережить удовлетворение — удел немногих, в число ко¬

торых мне не суждено попасть.

Горько, больно было мириться с таким сознанием.

Но вчера я впервые познал это чувство.

И теперь, если бы меня спросили, кем я хочу быть, я не за¬

думываясь ответил бы:

— Кроме Варламова — никем и ничем!

Это он и был — Варламов.

II

Когда сотрудник театрального журнала «Рампа и жизнь» об¬

ратился к нему с просьбой написать историю своей жизни для

книги «Галерея сценических деятелей», смущенно улыбаясь от¬

ветил:

— Я расскажу тебе, а уж ты, голубчик, пиши сам. Торопить¬

ся не стану, поспеешь за мной.

И начал:

«Я сын знаменитого композитора Варламова».

Вот и все об отце. Нет, это слишком скупо. Дополнения со¬

вершенно необходимы.