Варшавка

— Я ж тебе сказал — думай о погоде. А она — оттепельная. В полушубке полезешь? Или в шинели? Так через час ты и ног не поднимешь, все водой нальется, и будешь таскать на себе пару ведер воды. А вот промаслим несколько раз стеганое — вода будет стекать. На мокром снегу заляжем — обратно же, вода не будет впитываться. Понятно? А карманчики делаем для того, чтоб можно было спокойно лежать, и в случае чего припасы будут под руками. Дело к весне пошло, дни увеличиваются. Что ж нам, голодными лежать?

Он говорил весело, но так, что ребята поняли — о чем-то он умалчивает. В его словах была своя логика, но такая, какая бывает и при розыгрыше. Костя понимал их, но делал вид, что все идет правильно. Он заставил дважды просалить сапоги и, только когда уж все было готово, сказал:

— Ну, вот что, добровольцы-комсомольцы, обратно же, москвичи. Командир батальона сегодня ночью приказал мне подобрать снайперов для действий в тылу противника.

Пойдем ночью с разведчиками. Они вернутся, а мы — будем ждать нашего наступления.

Дело сугубо добровольное. Думать даю до обеда. Каждый решает сам, но если кто проболтается о наступлении — расстреляем. У меня все. — Он поднялся, оделся и ушел к разведчикам, согласовывать порядок выдвижения.

Жилин верил в своих ребят, знал, что они согласятся идти в тыл врага, и все-таки… Всетаки, рассуждая с разведчиками, прикидывая все возможные варианты действий, он иногда примолкал, усилием волн подавляя сердцебиение. Домой он шел по возможности спокойно, не торопясь…

В землянке было тихо. Ребята вскочили, и Джунус доложил:

— Решили идти, командир.

Жилин кивнул, сел за стол и предложил:

— Двигайтесь поближе.

До самого обеда они обсуждали способы действии в тылу врага, — причем Жилин часто взглядом спрашивал у Кропта: так решаем? Правильно думаем? И Кропт медленно наклонял голову: правильно.

После обеда Костя приказал спать, потоптался, прикидывая, идти к Марии или нет, и махнул рукой: незачем волновать. Пусть ничего не знает…

Глава десятая

Комбат и замполит пришли вместе, оба строго-решительные, подтянутые, но у обоих в самых глубинах глаз пробегали отблески тревоги: за долгое время обороны оба отвыкли посылать людей почти на верную смерть. Хотя и в обороне смерть тоже бродила вокруг да около, но здесь действовал налаженный военный быт: ранят — быстро подберут и отправят в госпиталь. Во вражеском тылу ранение могло обернуться смертью. И все это понимали…

Но, понимая и сочувствуя, знали: с утра и самим идти туда же. Однако до утра было еще несколько часов. а снайперы пойдут сейчас… И оба с обостренным интересом, словно примеряя себя к их поведению, смотрели на ребят, невольно закаляя и ожесточая себя перед неизбежным.

Снайперы были спокойны, только Засядько часто краснел, опасаясь, что его по молодости лет могут заподозрить не то что в трусости, а хотя бы в нерешительности.

— Задача ясна? — спросил Басин именно у Засядько.

— Так точно, товарищ капитан! Ясна! Проникнуть в тыл врага, рассредоточиться и с момента начала артподготовки постараться поднять панику, особое внимание обратив на расстройство минометного огня противника.

— Хорошо, — наклонил голову Басин. — Расположение огневых запомнили?

— Так точно, — за всех ответил Малков и стал торопливо рыться в кармане гимнастерки.

Басин и Кривоножко с неодобрительным недоумением посмотрели на него: в этот решающий час нашел что-то свое, ему одному нужное, Малков, должно быть, угадал мысли офицеров, насупился и вытащил наконец листок бумаги, расправил его и нерешительно протянул Кривоножко:

— Вот… Заявление. На такое хочу идти большевиком.

Жилин быстро взглянул на Басина: надо же… Вот так Малков!

Кривоножко принял заявление и одобрительно посмотрел на Жилина: молодец сержант.

Правильно проводил партийно-воспитательную работу. И дело хорошее, святое, и вовремя сделано. И тут произошло то, чего уж никто не ожидал. Ребята тоже стали вынимать из карманов заявления н протягивать их Кривоножко. Басину хватило выдержки, чтобы не показать вида, что решение ребят для него неожиданно. Он держался так, словно все шло как положено, а сам думал: "Какая же это странная штука — партийно-политическая работа. Ведь если совершенно честно, не видна же она… не видна… Ну, там сводки, газеты… Поговорят, обсудят… А вот поди ж ты… Все решили одно и то же. Значит, есть и в нас и в самой жизни нечто такое, что заставляет каждого честного человека в главные минуты своей судьбы самому, в душе своей, и оценить прожитое и самого себя, и определить, есть ли в нем силы и право идти в партию. Ведь не за тем же они идут, чтобы получить выгоду. О выгоде раньше следовало бы думать".

Кривоножко спросил.

— А как насчет рекомендаций?

Ребята переглянулись и потупились: об этом не думали. Вернее, думали, но времени оформить рекомендации не было.

Басин, вглядываясь в лица снайперов, молча взял из рук замполита листки заявлений и прочел вслух первое из них:

— "В партийную организацию третьего батальона от комсомольца Джунуса Жалсанова.

На такое задание хочу идти коммунистом. Большевиком. Прошу принять". — Что ж… — сказал Басни. — Одну рекомендацию я дам… каждому. — И оп поднял взгляд на замполита. Кривоножко облегченно улыбнулся:

— Вторая тоже, считайте, имеется. У кого есть бумага?

Костя бросился к своей сержантской сумке и достал ту самую, памятную, из дома отдыха, бумагу: писать писем ему было некому, н бумага сохранилась…

Комбат и замполит писали рекомендации и, протягивая написанное ребятам жали им руки. Костя стоял в стороне, не мешая и думал о своем. Ему вспомнился новогодний вечер и то, что даже не думалось, а ощущалось. Вот и пришел их час, вот и они, уходя на смертный бой, делают это большевиками.

Он не успел развить эту мысль, потому что капитан Басин протянул ему бумагу:

— Вот, Жилин, и вам рекомендация. Пора переходить из кандидатов в члены партии.

Пишите заявление.

Кривоножко вскинул взгляд и сосредоточенно, медленно склонил голову: пора.

Только мгновение помедлил Костя — слишком уж неожиданным оказался поступок комбата. Он взял рекомендацию и сдавленно поблагодарил. Кривоножко опять вскинул взгляд и самопиской указал на кран стола:

— Пишите заявление, Жилин.