Ваша С.К.

— О как… — ахнула хозяйка Фонтанного дома и выдала зло и громко, не заботясь о спящей дочери: — Как понимать ваши слова, милостивый государь?

— Просто понимать, — ответил граф холодно. — Я дал князю слово позаботиться в его отсутствие о Светлане. Мое сердце велит мне поддерживать фамильную честь моего древнего рода. Не более того.

Княгиня опустила глаза и шаркнула нервно ногой.

— Простите, граф, если я вас ненароком обидела. Просто… Я — мать. Вы ужинали? Хотя чего я спрашиваю… Конечно же, нет. Дорога не близкая, а еще только середина ночи. Обождите. Я сейчас.

Дорога из деревни в город оказалась намного короче, чем из цивилизации к ее истокам, и граф фон Крок никак не мог решить для себя, рад он был тому или все же сожалел, что так скоро сменил жесткие козлы на мягкий стул. Плечо его все еще чувствовало приятное тепло живой девушки, отчего во рту ощущалась неприятная сухость.

Княгиня вернулась довольно быстро и с темной бутылкой, о содержимом которой можно было не гадать. Если только об источнике этой амброзии.

— Двухсотлетняя выдержка, чистая чухонская кровь… — проговорила Мария тихо, поставив бутылку на столик на поднос с хрустальными бокалами. — Такой вы нигде не отведаете. Кстати, о трапезе, о которой вам придётся озаботится, когда вы покинете стены Фонтанного дома. В городе проверенные люди держат особый трактир — в выданной Федором Алексеевичем книжице имеется его адрес — там меню без подобных изысков, но все же безопасное. Сами понимаете, на улицах тут всякое подцепить можно после того, как все флаги у нас в гостях побывали…

— Благодарю за заботу, — граф поклонился хозяйке уже с искренней благодарной улыбкой. — Но я могу выпить чего-нибудь поскромнее.

— Отчего же? Или думаете, моя дочь не стоит бутылочки чухонской крови?

— Вряд ли я сумею оценить ее букет. Даже кровь первых христиан, подаваемая в вечном городе, не произвела на меня должного эффекта.

Граф отвел взгляд от бледного лица матери на чуть порозовевшее лицо Светланы.

— Вы действительно думаете, что столько лет ее тут обереги спасали? — Графу пришлось повернуть голову к говорящей, стоявшей сейчас к нему непростительно близко для степенной дамы: — Неужели вы никого никогда не любили?

— После смерти нет, — ответил трансильванец тихо, смело глядя в бездонные глаза княгини. — Но если даже я могу не кусать вашу дочь, то не сомневаюсь, что и вы можете сдержаться… Не думаю, что я послан сюда князем, чтобы защищать Светлану от вас.

— Точно не для этого! — рассмеялась княгиня глухо. — Если уж спасать кого от меня, так это нашу приживалку! Так что, граф, побудьте уж нынче рыцарем до самого рассвета! Оставьте мою дочь почивать. Ее прекрасно посторожит Бабайка. А я угощу вас теплой кровушкой в салоне… У нас даже будет музыкальный аккомпанемент, — княгиня сжала губы, и граф только тогда услышал нестройную фортепианную мелодию. — Эта мерзавка совсем совесть потеряла! — княгиня сжала кулаки. — Я заставлю ее играть вальсы Шопена. Вы любите месье Фредерика?

— Я не люблю танцевать, — ответил граф, оставаясь сидеть на стуле.

— Я не прошу вас любить. Я прошу вас составить мне компанию на оставшийся от ночи час. И спасти ещё одну девицу…

Княгиня подмигнула ему и обернулась к двери, в которой стоял Бабайка с камзолом в руках. Граф как бросил его в экипаж, так и забыл. Княгиня дождалась, когда гость оденется, отвернувшись лишь для вида, потому что слишком резво обернулась к его протянутой руке.

— Рыцарь печального образа… — снова подмигнула она гостю.

— Да бросьте, княгиня. Я довольно часто улыбаюсь. Просто сегодня не весело.

— Я вас развеселю, обещаю…

Они спустились в салон, и Олечка Марципанова, все в том же мокром платье, как ошпаренная кипятком, выскочила из-за рояля.

Глава 29 “Холодные мысли княгини Марии”

Сбежать в мокром платье у Олечки Марципановой не получилось — она растянулась на натертом паркете и решила не вставать. Жаль, притвориться мертвой даже при самом большом желании у давно мертвой девушки не получится, но вдруг повезет и в смерти и о ней все же забудут?

— Будешь играть нам! — Мария пригвоздила ее к полу ещё сильнее злым взглядом. — А я буду петь «На борзом коне воевода скакал… Дмитрия Минаева… — это княгиня говорила уже ласковым тоном графу. — Почти полвека минуло, а я, как девочка, все не нарадуюсь песне… Играй! — прорычала она уже в лицо поднявшейся с пола стенографистке. — Веселое…

Губы княгиня дрожали, как и все тело, и когда Олечка Марципанова заиграла веселый мотивчик, Мария оперлась рукой о корпус рояля и, прикрыв глаза, запела нестройно, явно пропев начало песни про себя:

— Всё в усадьбе исправно, слуга отвечает, лишь только издох любимый ваш сокол недавно…

И откашлялась.

— Ах, бедный мой сокол! — княгиня изменила голос на грубый, тот, которым недавно рычала на русалку: — Он дорог был мне… Какой же с ним грех приключился? — и снова Мария с трудом, но все же взяла высокие ноты: — Сидел он на вашем издохшем коне, съел падаль и с жизнью простился, — Как, конь мой буланый? Неужели пал, но как же погиб он, мой боже! — Когда под Николу ваш дом запылал, сгорел вместе с домом он тоже. — Что слышу? Скажи мне, мой терем спалён, мой терем, где рос я, женился? Но как-то случилось? — Да в день похорон в усадьбе пожар приключился. — О, если тебе жизнь моя дорога, скажи мне как брату, как другу: кого ж хоронили? — Покойную вашу супругу…

Княгиня отвернулась от рояля и сделала шаг к столику, на который в это время дворник тихо поставил два полных бокала.

— А в остальном, милый граф, у нас все хорошо…

Мария протянула гостю бокал и взяла свой:

— Ваше здоровье… — улыбнулась она явно через силу. — Мое сегодня не очень. Что там ещё, дядя Ваня?!

Княгиня хлопнула пустым бокалом по подносу:

— Письма-с! — ответил дворник тихо.