Василиски и другие неприятности

Браслет, к которому Катя прикрепила поисковое заклинание, лежал на дне, но девушки, слава Змее, рядом не было. Они ещё несколько часов исследовали окружающую воду, но кроме рыб и иных морских обитателей никого не нашли.

— Она жива. — Гор исползал каждую впадину на дне и устал больше остальных, но не мог остановиться и ждать чьих-то результатов.

— Гор, никто не собирается прекращать поиски, и мы не занесём её в список мёртвых, пока не найдём хотя бы тело. — Иск хотел успокоить близнецов, но любые слова были бесполезны. Если бы пропала его Кати или дети, он не смог бы остановиться, пока не нашел бы их.

— Нужно ещё раз исследовать поляну в лесу. Может там остался след от переноса. Мы слишком понадеялись на маяк. — Сид был внешне спокойнее брата, держался хладнокровнее, и заставлял себя искать выход.

— Я пока подтяну остальную семью. Чем нас будет больше, тем больше шанс найти Марию.

Близнецы одновременно поморщились, но не стали спорить со старшим родичем, признавая его правоту.

Серебристая вспышка, и на берегу остался лишь смятый кусочек золота, начисто лишенный магии.

***

Огромная бледно-розовая мраморная ванна с чуть горячей водой и шапкой пены. Фрукты, чьё название я так и не вспомнила, нежный йогурт и горячий зелёный чай со сладким ароматом.

Потом тонизирующий массаж деревянными валиками с полусферами разной ширины и успокаивающее обёртывание полотенцами, пропитанными цветочными маслами.

Один раз глянув на чешуйчатые руки девушек, я совсем не захотела классического массажа, опасаясь за сохранность своей кожи.

Когда меня вернули в мою комнату, со мной осталась одна служанка, и я решилась заговорить с ней.

— Возможно, мой вопрос покажется тебе странным, но как меня зовут?

Девушка грохнулась на колени и испуганно запричитала:

— Никому не дозволено знать имени матери богов, моя госпожа.

— А у меня дети есть? — я, похоже, очень много забыла.

— Да, ваши божественные, возрождённые сыновья, день и ночь нашего мира, возлюбленные одной жены.

— А, где их отец?

— У ваших божественных сыновей нет отца. Их духи приняли вашу кровь и возродились.

— Он умер что ли? Или его реально не было? И как это мои дети возродились? — я всё больше даже не удивлялась, а кажется выпадала из понимания нашего разговора.

— Они умерли на заре времени и возродились с вашей помощью. И лишь благодаря вашей связи живут и растут.

— Капец-армагидец. Я могу их увидеть? — может я детей увижу, и что-нибудь в голове прояснится.

— Да, госпожа. Но вам нужно будет одеться.

Я всё ещё была закутана в простыню, в которую меня завернули после обёртываний.

— М-да. Надо. — и мы отправились в маленькую комнату, которая пряталась за потайной дверью с необследованной мною стороны кровати.

А ещё нужно как-то вспомнить всё. А то с каждым ответом список вопросов возрастает.

Девушка помогла мне закутаться в двухслойное черно-белое сари, которое закреплялось всего двумя верёвочками на плече, но на удивление крепко держалось, и даже при быстрой ходьбе не спешило сбежать.

Пока мы шли, я ощущала себя в сказочном дворце. Стены цвета топлёного молока, мозаика на полу и потолках, широкие арки, шелковые и газовые занавеси, оттоманки и пуфы, фонтаны для питья и увлажнения воздуха и цветы, цветы… Их запах одурманивал, пьянил и поднимал настроение.

— Мы в детском крыле. — где-то через пятнадцать минут ходьбы, мы оказались в голубых коридорах. — Я дальше не могу идти, слугам запрещено подходить к божественным покоям.

— Кто ухаживает за малышами?

— Жрецы. — она немного замялась с ответом и мне это категорически не понравилось. — Никто кромкой вас и жрецов не имеет права видеть детей.

— Тогда жди меня здесь. Дальше я сама.

А в голове лишь крутилось: "Какие они, мои дети? Почему я не вижу никаких изменений в своём теле, что должны быть у рожавших женщин? Живот в порядке. Растяжек нет. Молока не наблюдается. Это точно мои дети?"

Но больше всего меня пугало то, что я могла дать огромное количество определений всему, что вижу, но не в состоянии ничего вспомнить о себе.

Я шла по голубому коридору, а в ушах практически звенело от оглушающей тишины. Вдруг, я услышала тонкий детский плач. Через несколько секунд к нему присоединился второй голосок. Невыносимый звук. И ты не понимаешь, нужно броситься к источнику плача или рвать когти в обратном направлении? Потому что их крик вбуравливается в мозг, дезориентирует и будит самые древние инстинкты.

Конечно, я не сбежала. Ну не смогла я уйти, зная, что там дети, мои дети. Не могу сказать, что мной двигала любовь, на тот момент я сама не знала, как к ним относиться. Я за себя не могу взять ответственность, потому что ничего не помню, а за двух маленьких детей тем более не возьму. Но я таки заставила себя дойти до двери, за которой раздавались крики. Я открыла дверь. В комнате никого кроме двух кричащих малышей не было. И где эти жрецы? Кто, вообще, детей одних, без присмотра оставляет?

Ни медля больше не секунды, я подошла к ближайшей кровати, в которой надрывался один из малышей.

Вы когда-нибудь видели ангелов? Почему-то мне в голову пришла именно эта мысль. Светлые медовые волосики, как пушок, обрамляли круглое личико, яркие синие глаза, не по-детски мудро смотрели на меня, носик пуговкой, и пухлые губки, которые он сморщивал во время крика. Чистый ангелок. Из одежды на нём были только трусики из намотанной на бедра ткани. Он тянул ко мне свои маленькие ручки и тихонько всхлипывал.

Я взяла его на руки и пошла ко второй кроватке, в которой надрывался братец. Второй малыш был почти полной копией первого, только его короткие волосики были темного-шоколадного цвета, а глазки вобрали в себя всю зелень окружающего мира, и взгляд уже сейчас был лукавым. Чую, все шалости будет начинать он. Малыш даже прекратил плакать, когда я подошла к нему с братцем на руках, но точно так же протянул руки. Пришлось взять и его.

Что делать дальше я не знала.

В комнате помимо кроватей стоял широкий стол с высокими бортами, комод, наверное, в нем хранились детские вещи, и два кресла-качалки.

Мы устроились в одном из кресел. Дети вроде были маленькими, но через пять минут у меня заболели плечи, на которых лежали их головки. И чтобы отвлечь себя я начала тихо петь. Не знаю, откуда пришли слова:

Я от боли своей устала

И тебя от нее спасу.

Я озера своей печали

В потемневших глазах несу.

Расплескались озера эти -

Как сладка и прохладна боль…

Мысль о том, что ты есть на свете,

Согревает меня собой.

Может встреч и разлук не будет,