Василиски и другие неприятности

Не мешало бы подстричь ногти. Только вчера я заметила, что они обломаны, местами не ровно, как будто я по стенам лазила. А лезть к детям с таким безобразием не стоит. Но у меня ничего подходящего не было. Детские ногтевые гильотинки, которые мне выдала Сайна, просто не по размеру моим пальцам.

Её дома не оказалось, как и отца моих странных похитителей. На кухонном столе лежала записка, состоящая из завитков и загогулин. Хотя, возможно, кто-то просто развлекался во время еды рисованием. Заходить в комнату в отсутствии хозяев я не посмела. Я бы не удивилась какому-нибудь сюрпризу для нежданных посетителей.

И пришлось мне топать в комнату рыжих клонов.

У меня мелькнула мысль взять детей и рвануть из дома, пока никто за мной не следит. Только куда бежать?

Комнаты в этом доме не запирались, поэтому я беспрепятственно вошла в ту, куда меня впервые доставили. Мужчины, укрытые по пояс простынями, спали. Один раскинулся в форме звезды, лежа на спине, другой вытянулся, обняв руками подушку и уткнувшись в неё лицом. Они выглядели такими беззащитными и милыми, в этот момент. Я на цыпочках проскользнула в их ванну, разумно предположив, что ножницы должны быть там, наверное.

Мини бассейн порадовал своими размерами и вызвал маленький укол зависти. У нас с малышами была обычная не очень глубокая ванна, хотя куда нам больше? У меня времени нет на долгие купания, а дети плавают в пробковых люльках с сеточками в центре.

За размышлениями я просмотрела все полочки и ящички в купальне, но ничего подходящего не нашла. Уже поворачивалась к выходу, когда меня обхватили за талию и прошипели на ухо:

— И что ты здесь ищешь?

Не видя смысла врать, ответила честно:

— Ищу чем укоротить ногти? — я подняла ладонь на уровень своего лица и подвигала, чуть согнутыми пальцами.

— Ты знаешь, что лазить по чужим вещам не хорошо?

— И это мне говорит не человек, похитивший меня из чужого дома?

— Мы тебя спасали! — мужчина развернул меня к себе лицом. В его глазах я не нашла ни злости, ни негодования, лишь грусть.

— Это ваши слова. — я упрямо поджала губы, и немного наклонила голову вперёд, не желая смотреть в лживые глаза моего похитителя.

Он рыкнул что-то нечленораздельное мне в макушку и лишь прижал к себе. Я думала попытаться отстраниться, но внутри не обнаружила сильного протеста его действиям.

— Когда же ты всё вспомнишь? — почти не слышный шёпот.

— Вот когда вспомню, тогда и обнимай, если я позволю. — я всё-таки отстранилась, уперев руки в стальную грудь.

— Нельзя вмешиваться, — как бы передразнил он кого-то, — К нагам. — рыкнул мужчина, на секунду выпустив меня из объятий, чтобы в следующее мгновение схватить за плечо и голову, выпустить из пальцев рыжеватую дымку и поймать в плен мои губы.

Я вспомнила. Как он уже целовал меня, чтобы оставить гореть в одиночестве. Как жалил поцелуями шею, как сводил с ума, усаживая на свои колени.

Рукой он массировал мой затылок и гладил спину. А я уже сама держалась за крепкие плечи, боясь, что, вмиг, ослабевшие ноги меня подведут.

Вспышки воспоминаний прекратились. А удовольствие и жар его ласки остались. В животе разгоралось пламя. Его рука скользнула на грудь, и я не сдержала тихого стона.

— Ты меня убиваешь, малышка. — от прозвучавшего, с трудом сдерживаемого желания, у меня приоткрылся рот, для ответа, чем он воспользовался, углубляя поцелуй, играя с моим языком.

Движение горячей руки по бедру должно было отрезвить, но оно лишь подстегнуло моё желание, кружа голову и распаляя сильнее прежнего. Треск разорванного белья усилил эффект. Грудь, до этого частично спрятанная за тканью платья, сейчас находилась над квадратным вырезом и плавилась от прикосновений горячих губ.

Я сидела на тумбе, с которой он скинул какие-то флаконы. Чуть грубоватые пальцы скользили по преддверию моей пещерки и понемногу проникают внутрь, подготавливая меня к большему, в то время как он внимательно смотрит мне в глаза.

И тут меня накрыла вторая волна воспоминаний.

Темная комната, массаж в четыре руки, моя страсть и беспомощность. Нежность, от которой хочется плакать.

Меня выгнуло дугой, и если бы не рука моего любовника, я бы упала.

— Мы только начали, сладкая. — он облизнул пальцы, которые только что дарили мне наслаждение. Тягучий, как мёд, поцелуй. И он резко вошел в меня. Наш слаженный стон отразился от стен.

Я прикрыла глаза, стараясь чуть отрешиться, погружаясь в удовольствие. Его рука на моём затылке.

— Смотри на меня, я хочу видеть твои глаза. — властный тон заставляет повиноваться.

Я вижу его вертикальные пульсирующие зрачки, они затягивают меня в вихрь страсти. В изумрудных глазах бушует шторм.

Стоит моргнуть, как я вспоминаю те же мощные толчки, когда он до упора входит в меня, широко раздвинув мои ноги. Память подбрасывает картину того, как второй брат ласкает мою грудь.

Я продолжаю смотреть ему в глаза, но уже с трудом различаю где настоящее и прошлое, и жар собравшийся в низу живота взрывается как гейзер, окутывая меня потоком радости, слабости и удовольствия.

Чуть позже, когда он отнёс меня в бассейн, обессиленную и утомлённую, в голове проносится вялая ироничная мысль: "Сходила за ножницами".

— Как ты, Мари? — "очень своевременный вопрос", хотелось съязвить в ответ. — Ты что-нибудь вспомнила? Я слабый маг в сфере разума, но часть памяти, что связана со мной, должна была пробудиться.

— Ну, могу сказать, что это не первый наш секс. Кажется, твой брат тоже участвовал. На этом всё.

Я нашла в себе силы встать и вылезти из бассейна.

— Только это ничего не меняет. Я не помню ни тебя не твоего брата. А секс — это просто секс. Он ничего не значит. — я завернулась в полотенце, подхватила мятое платье и ушла к себе, оставив мужчину одного.

У меня дети могут в любой момент проснутся. А ножницы? Черт с ними. У хозяйки дома вечером попрошу.

День я провела с детьми. Мы кушали, играли в ку-ку, я играла, мылись, я пела песни, слова сами приходили в голову, кстати, ни одной колыбельной я не знала. Но… выкинуть из головы навязчивые мысли о мужчине не могла. За весь день ко мне пришли ещё несколько воспоминаний, и все были связаны с ним. Не все были понятны или несли положительное впечатление. Я не могла сказать, что нас связывало, кроме нескольких поцелуев и секса в темноте. Я не чувствовала ничего. Не знала, какие чувства испытывала, какие эмоции у меня вызывали их действия.