Васка да Ковь

– Шелли.

Она поворачивала лицо то к Васке, то к Горелому, наверное, боялась упустить что-то важное в их дискуссии.

– С Шелли?
– Протянул Васка.

Арбалетчик, кажется, не понял, в чем дело. По крайней мере, руки у него не дрожали, и теперь уже стрела смотрела Васке прямо в переносицу. Зато Горелый хорошенько сбледнул с лица.

Все-таки насчет Шайне Васка угадал. Хорошо: если бы это оказались какие-то свежие враги Кови, он бы не знал, чего можно ожидать. Но с Шайне он общался достаточно, чтобы понять: она слишком поверхностна. Не способна предусмотреть ничего, что не укладывалась бы в ее рамки.

И вряд ли она нашла себе хорошего покровителя, который мог бы продумать все за нее. Умный человек к Ложке в лоб не сунется.

– Ты мужик или кто? За братом прячешься.
– Презрительно сплюнул Горелый.

– Ты первый подсунул мне крапленые карты, мужик. И я требую свой меч.

– Бери свою бабу и иди за мной.

– Ты не расслышал?
– Васка вскинул подбородок, - Я сказал "требую".

Из-за спины Горелого, откуда-то из теней, раздалось разочарованное прицокивание.

– Э-э-эх!
– Сказал Ложка, толкнул одного из похитителей на второго, пнул Горелого под коленку. Арбалетчик дернулся, Васка толкнул Ковь к дыре в стене и сам отскочил с линии выстрела. Ложка заслонился от удара арбалетчика сумкой, потом и сам ударил по прикладу - тот задрался вверх, выпущенный болт сколол немалый кусок камня.

Ковь юркнула в дыру. Васка, перехватив одобрительный взгляд брата - за ней.

Ложка влетел в дыру через несколько невообразимо долгих секунд, кое-как прикрыв ее остатками обугленной двери, которые ухватил за оплавленную ручку.

Бинтам на правой руке не поздоровилось, но Ложка как будто не замечал этого. Он улыбался по-детски беззаботно, и Васку это немало пугало: брат никогда в детстве так не улыбался.

Через плечо у него висела огромная дорожная сумка, явно снятая с Шалого: и как только дотащил?

– Какими судьбами?
– Ворчливо начала Ковь.

"Осматривал эти катакомбы с другом... давно", - фыркнул Ложка и подтолкнул ее в сторону следующей дыры, - "Еще три стены и открываем дверь".

– Скажи это Кови, а не ее спине, брат.

"Слишком громко выйдет", - фыркнул Ложка и кинул в Васку связкой ключей, - "Открываем".

В следующей камере Васка услышал хруст бедной дубовой двери, так и оставшейся прикрывать первую из спасительных дыр, так что спросил, только когда они уже запирали Ложкиными ключами заветную дверь.

– Что, так и выйдем?

Ковь сотворила маленький электрический шарик. В его не слишком ярком свете лица казались злыми и усталыми: обозначились тени под глазами, под носом... на стенах кривлялись тени-уродцы, передразнивая их движения. Васка посторонился: не хотел бы он этот шарик задеть.

"Почему нет?" - Ложка снял с плеча сумку и достал оттуда поочередно Васкины сапоги и сапоги Кови. Ложка различил на дне еще одно платье. Ложка перехватил его взгляд.

"Могла загореться", - пожал плечами.

– Лучше бы ты штаны взял.
– Буркнула Ковь куда-то в сторону, не глядя на Ложку.

– Слишком легко. Не хочешь повидаться с Шайне?

"С ней сегодня городская стража повидается", - наконец-то скривился в знакомой кислой гримасе Ложка, - "А если и ускользнет, жизни Шакалам в Столице все равно не будет; не на того замахнулась".

Ковь поспешно натягивала сапоги, сердито пыхтя под нос что-то неразличимое.

– На скромного законника.
– Нахмурился Васка.

Ложка отвел глаза. Ковь встала, притопнула ногой, проверяя, как сел сапог. Покачала головой.

– Змей.
– Буркнула она себе под нос.
– Гад ползучий.

Сияющая улыбка, вернувшаяся было на Ложкино лицо, чуть поугасла. Васка с интересом наблюдал, как Ложка борется сам с собой, упорно не кривясь в привычной кислой усмешке: улыбка держалась исключительно на силе воли, которая, увы, явно заканчивалась.

– Ладно, прощен.
– Коротко сказал Васка.

Он-то не лучше. Вон, архиархижрецом стал, а кто об этом знает, кроме Ха? А ведь говорили Васке все вокруг: одумайся, мальчик, ты чего, совсем сумасшедший? Из-за какой-то десятины кому отдаешься? Под чью длань холку подставляешь?

Но он был молод, упрям, и думал, что ничего хуже смерти матери с ним случиться уже не может. Ну-ну. Вот и сделал из своей жизни одну сплошную неопределенность. И других зацепил... Может, не стоило забирать Ковь со свадьбы подруги? Ушел бы один, а Ковь жила б куда счастливее: никто бы ее не похищал, не было бы у нее такого мужа, а был бы кто-нибудь другой, более подходящий...

Они шли по длинному, почти бесконечному, коридору. По крайней мере, Васка не видел никакого выхода из него. Преследователи, наверное, давно отстали и заблудились: Васка вот заблудился точно. Узкая каменная кишка давила на плечи, продирала холодом спину. Ковь шла первой, она единственная видела в темноте. У нее над плечом все так же парил маленький электрический шарик, худо-бедно освещая путь остальным.

Она научилась этому в Школе. Как и хотела, к чему и стремилась: хоть с одной силой она научилась управляться.

– Ковь, что случилось с драконятами?
– Спросил Васка неожиданно даже для самого себя, пытаясь перекричать ватой застрявшую в ушах тишину.

Ложка прислушался, но уточнять ничего не стал. Васка подумал, что позже стоит историю брату пересказать: Ковь вроде не запрещала, а сама по себе история немало для нее значит. Кому как не мужу стоит ее знать?

– Драконенком.
– Поправила Ковь глухо, - Остальные, увы, родились мертвыми. Она недавно замуж вышла.

– Она?

– Ты у нее на свадьбе гулял. И мне догулять не дал. Вичка... Викерья. Она, да.

– Но она же...

Васка попытался вспомнить, как она выглядела, но с трудом выцепил из темного омута только нос - кажется, картошкой, лицо - кажется, круглое, волосы - кажется, коричневые... каштановые, кажется...

– Она решила жить человеком.
– Ковь пожала плечами.
– Почему бы нет? Если ты и дракон, и человек, ты можешь выбирать, что тебе больше по душе: так мне кажется.

– Но жизнь короче, и...

– Ну да. Зато счастливее.
– Ковь пожала плечами.
– Ей никто силком браслет не надевал; никто не заставлял дожидаться жениха с войны, никто за калеку не сватал - он готов был ее отпустить, ага. До сих пор помню: "ну ка-а-а-ак же ты со мной, найдешь еще кого-нибудь другого, не такого... изломанного". А она его с детских лет любит, дурня: зачем ей кого-то искать, к ней жених живым вернулся, живым, понимаешь! Мужчины в своем дурацком благородстве иногда такую чушь несут, сам знаешь, сам нес... Никто не запирал ее в деревне, ее хотели даже послать в Академию, но она и дня в городе не продержалась: шумно слишком. Ее человеческая жизнь - ее выбор, и тут дело не только в любви, но и в семье, и в доме. Она выросла человеком. Так уж вышло.
– Она обернулась.
– если бы я не захотела тогда уйти, никуда бы ты меня не увел; если бы я не захотела за этого гада ползучего замуж - я б и не вышла. Так что не смейте тут виноватиться за мои решения, ага.