Васка да Ковь

– Ох, горе-горюшко!
– По бабьи запричитал Ха.
– Ну, думай тогда.

– А что за спор?

Снова скорее желание поддержать разговор, чем интерес. Васка думал, что Ха отделается ничего не значащими фразами, но Ха неожиданно ответил.

– Да с Солнышком нашим. На смерть. Надо было, конечно, на излом... да только когда одна фигура уже изломана, нельзя так спорить.
– Он беспомощно развел руками.
– Одна надежда была, что затрут твоего Ужа на первой же терке: мой-то с него пылинки сдувал. Поганый спор, сам не знаю, зачем ввязался.

– Стыдно?
– С живым интересом спросил Васка.

Ха расхохотался. Он смеялся долго: все его лики успели раскраснеться, из глаз покатились слезы. Он схватился за живот, согнулся, а потом и вовсе упал на пол и заколотил ногами по доскам:

– У-у-у, хорош-хорош! К-конечно нет! Сты-ы-ыдно, придумал он! Безнадежно! Абсолютный проигрыш - вот это погано! А когда стыдно... ха-ха-ха... Умора... Мне - Ха! Стыдно?!

– Ты же самый человечный из богов.
– Протянул Васка.
– Ты должен помнить, что это такое.

Обессиленный Ха скосил на него лукавый глаз. Поманил пальцем:

– Слушай, пди сюда, какой секрет скажу!

Васка неохотно подполз поближе: в голове гудело, и он никак не мог встать, поэтому передвигаться приходилось по полу. С некоторым недоумением он обнаружил, что ножны все еще на поясе, скрежещут по доскам. Звук отдавался в ушах застарелой болью, но, почему-то, прояснял голову.

Он склонился к Ха, и тот ловко выкрутил ему пальцами ухо.

– Я никому ничего не должен!
– Рявкнул он, и уже тише, ворчливо, - Тем более тебе, смертный. Я просто добрый. Сегодня.

– А завтра?
– Васка попытался сесть более-менее прямо, потер пылающее ухо.

– А завтра не знаю. Какая разница?

– Я не...

– Естественно, не понимаешь. Потому что нет ее. Сегодня я добрый, потому что готов подарить тебе чудо; завтра я подарю чудо мертвым разбойникам - и меня будут проклинать те, кто хрустят у них на зубах... Слушай, ну не могу я толкать пафосные речи в такой унылой обстановке!
– Неожиданно возмутился Ха.
– Хочешь сказать, что я тут буду тебя всячески совращать, пожирать изо всех сил все твои нравственные ценности, закусывая картиной мира?
– Он огляделся недоуменно и даже чуть обиженно, - Тут? В дешевой комнате дешевого трактира? Тебе самому-то не обидно? Вот сядешь ты внукам рассказывать, и что расскажешь? "Валялись мы на деревянном полу, и он мне такие речи заворачивал, я аж заслушался?" Я тебе кто - бог или собутыльник?

Васка несколько удивился тому, какое значение Ха предает окружающему миру. Почему-то ему казалось, что бог, пробродяжничавший несколько сотен лет должен быть менее брезглив. Или, может, именно из-за этого у него и появилось это чисто человеческое качество?

Но и об этом он не спросил, решив вместо этого поймать на слове.

– То есть, все-таки сяду и внукам?

– Подловил.
– Хмыкнул Ха, вопреки Васкиным опасениям - не рассердившись.
– Люблю внимательных.

Протянул руку: на среднем пальце сидело, как влитое, массивное железное кольцо. Васка, вспомнив, огляделся в поисках маски - ее не было.

Спрашивать ничего не стал. Ответ был очевиден: "Какая разница"?

И то, и то - символ. Может, тоже такое завести? Нет, не стоит. Ложка рассказывал, что такое железное кольцо, а он, Васка - никак не краль. Так, скромный служитель бога кралей.

Ха вдруг больно ткнул пальцем в висок, попав длинным ногтем в самую рану.

Васка взвыл, перед глазами поплыли золотые круги... а потом боль чуть улеглась, замерла тяжелым комом где-то на макушке, скорее для порядка давая о себе знать при каждом неосторожном движении. А местность, как по щелчку пальцев, изменилась.

– О, тут мне больше нравится.
– Одобрительно гоготнул Ха.
– Речка для речной твари - есть. Замок для магессы и ее сиятельного мужа - есть. Мельница для полузрячих - и та имеется... Родной мой, а где тут твое место, а?

Это был яркий летний день. За спиной, Васка знал, стояла Осокинка. Он слышал, как брехает на чужого старый кобель Герека, и как ему с повизгиванием вторит какой-то щенок. Вот-вот присоединятся и другие собачьи голоса и проводят бедного коробейника или старьевщика всей сворой. Слышал, как громко ревет чей-то ребенок - на слух Осокинка казалась живой, и Васка решил не оборачиваться, боясь увидеть слипшийся темный ком, как во снах.

На горизонте можно было различить замок. Его замок; что бы не говорил нахальный бог, и магесса, и ее сиятельный Ложка в нем только гости. Желанные и любимые... но замок - его. И Осокинка, и остальные деревни. И люди в этих деревнях.

И мельница чуть ниже по течению, проползти каких-то шагов десять и коснешься. Ладная мельница, как он и представлял. Колесо вращалось с жизнерадостным плеском, свежая побелка, наверное, просто светится в сумерках...

Река была слишком прозрачной; серебристые спинки проплывающих рыб слепили глаза. Трава, на которой Васка сидел, казалась настоящей, только слишком уж свежей и зеленой. По руке проползла божья коровка. Она была слишком ярко-красная, а точки на спинке - слишком круглыми, будто нарисованными. И небо было таким синим-синим, каким только на лубочных картинках бывает.

Васка с трудом вспомнил бледное подобие этого летнего дня. Правда, мельницы тогда не было, но именно в тот день он решил ее поставить.

– Это все - мое место. Я его создал.
– Ответил он, почти не задумываясь.

– Знавал я одного бога-солнце, который бы с этим поспорил.
– Усмехнулся Ха.

– Я использовал его материалы.
– Почтительно склонил голову Васка.

– Ну, и долго мне здесь торчать?
– Вдруг Ха сменил милость на гнев, а покровительственный тон - на сварливый, - Ты уже выпросил себе жизнь и не потратил желания, ты очень-очень хитрый. Меня обхитрил, молодец. Так ты разродишься наконец, или я буду на этой травке до Конца Мира сидеть? Меня жена дома ждет, между прочим.

Васка едва сдержал ехидный комментарий и вернулся к животрепещущей теме.

– Так ты можешь воскрешать?

– Да мы же вроде покончили с этим!
– Нахмурился Ха, и лица его замелькали еще быстрее, сливаясь в блин телесного цвета, на котором провалами мерцали глаза, - Некого тебе воскрешать! Нет таких людей, которым от этого была бы польза!

– А Киру?

– Какую еще Киру?
– Вкрадчиво спросил Ха, - У тебя что, нет похищенной злодеями подруги, которая никогда не сможет толком овладеть силой и однажды - попомни мои слова, сгорит? Немого брата? Одноглазого воспитанника, который в обмен на глаз получил слишком много, видит то, что для его же блага не стоит видеть, и теперь боится любой давно погибшей тени, не в силах разглядеть за наносным - человека? Так про какую такую Киру ты мне тут...

– Киру Дитьерлих.

– Так ее не существует.
– Хохотнул Ха.
– Она даже не мертва - ее просто давно уже нет. Кого ты хочешь воскрешать, а?

– Как это, нет?
– Опешил Васка, - А кто тогда носит это имя?

– Та, кому по наследству досталось тело? Но у... нее нет на него прав.
– Доброжелательно просветил Ха.
– Потому-то они и гниют. Я не очень долго думал, когда их создавал. Раз-раз - и мясо пошло жрать другое мясо. Был юн и циничен, знаешь ли. И все было просто. Всякие природные духи - это одно, но нежить... Никак.