Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна

– Может, переработала. Сегодня вечером идем на ужин к барону Вер Дорко. Надеюсь, все немного отдохнем.

– Вер Дорко? – спросила Моллья.

– Он координирует работу оборонных лабораторий.

– Это там придумывают всякие большие и страшные штуковины? – спросил Рон.

– Делают и маленькие, еще страшнее. Думаю, узнаем много нового.

– Если такой «несчастный случай», – сказал Коготь (Ридра вкратце ввела его в курс дела), – устроят здесь, вся наша оборонка может накрыться медным тазом.

– Да уж, самый центр. Хуже – только Штаб-квартиру Альянса подорвать.

– А ты сможешь им помешать? – спросил Капрал.

Ридра пожала плечами, повернулась к мерцающим бестелесным пустотам.

– Есть кое-какие задумки. Ребята, можно вас попросить нарушить сегодня законы гостеприимства и немного пошпионить? Глаз, останься, пожалуйста, на корабле и последи, чтобы никого больше тут не было. Ухо, когда пойдем к барону, сделайся невидимым и, пока не вернемся, не отходи от меня больше чем на шесть футов. Нос, ты за связного. Не нравится мне все это. Может, конечно, воображение разыгралось.

Глаз сказал что-то зловещее. Вообще, телесные могут общаться с бестелесными – так, чтобы разговор запоминался, – только через специальные приборы. Но Ридра нашла другой выход: все, что они ей говорили, она мгновенно переводила на баскский, пока не успели разорваться синапсы. И хотя сами сказанные слова терялись, перевод оставался в памяти. «Сломанные платы – это не воображение» – так примерно прозвучала фраза на баскском.

Она оглядела экипаж, и на душе у нее заскребли кошки. Если бы у кого-то из солдат или офицеров просто были патологические деструктивные наклонности, они отразились бы в психоиндексах. Значит, тут сознательный саботаж. Мысль об этом причиняла боль, как заноза в ноге, которую никак не можешь найти, но которая при ходьбе то и дело колет. Она вспомнила, как сколотила команду за ночь. Гордость. Теплая гордость при мысли о том, как спаянно они работали, ведя ее корабль между звездами. Тепло происходило от чувства облегчения: как же хорошо, что с машиной под названием корабль не случилось всего того, что бывает, когда машина под названием экипаж работает несогласованно и нечетко. Другую часть ее сознания наполняла холодная гордость – за то, как гладко и ловко скользят отполированные до блеска детали этой машины: и ребята без жизненного и служебного опыта, и старшие, выдержавшие такие удары, что могли бы покрыться шрамами и заусенцами и начать цепляться за других. Но нет: она выбрала их мудро, сделала так, чтобы на корабле, в ее мире, было радостно ходить, жить, работать – на протяжении всей экспедиции.

Но завелся предатель.

И что-то замкнуло. «Где-то в Эдеме… – вспомнила она, вновь оглядывая своих спутников. – Где-то в Эдеме – червь, червь». Сломанные платы означали, что червь хотел погубить не только ее, но и корабль, его команду, содержимое – погубить медленно. Она вошла в темную каюту – ни лезвия во тьме, ни выстрела из-за угла, ни удавки на горле. Хватит ли Вавилона-17, чтобы выговорить на нем себе жизнь?

– Капрал, барон попросил меня прийти пораньше – посмотреть новейшие методы убоя. Приведи ребят вовремя, хорошо? А я пошла. Глаз, Ухо, присоединяйтесь.

– Будет сделано! – Это Капрал.

Бестелесные развоплотились. Она вновь вывела глайдер на пандус и заскользила вниз под взглядами салажат и офицеров, недоумевающих, что ее так встревожило.

III

– Это все грубо, примитивно. – Барон указал на выстроенные в ряд по размеру пластмассовые цилиндры. – Жаль даже время тратить на такую нелепость. Этот маленький бочонок уничтожает все на площади около пятидесяти квадратных миль. Большие оставляют воронку глубиной двадцать семь миль и диаметром сто пятьдесят. Сущее варварство. Не одобряю. Вот эта штучка слева действует уже потоньше. Первого взрыва хватает, чтобы уничтожить приличных размеров здание. Но внутренний корпус под развалинами остается невредимым. А через шесть часов – второй взрыв, примерно как у средних размеров атомной бомбы. То есть у жертв как раз достаточно времени, чтобы подтянуть спасателей, тяжелую технику, экспертов для оценки ущерба, сестер Красного Креста, или как они там называются у захватчиков. А потом – бабах! Водородный взрыв, и воронка на тридцать-сорок миль. С точки зрения разрушительной силы она проигрывает даже самым маленьким из этих, зато уничтожает массу техники и активистов-хлопотунов. И все равно это детские игрушки. В личную коллекцию добавил, просто чтобы было ясно, что стандартный арсенал у нас есть.

Через арочный проход они переместились в следующий зал. Вдоль стен стояли картотечные шкафы, а в центре располагалась единственная витрина.

– А вот этим я по-настоящему горжусь.

Барон подошел к витрине, и прозрачные стенки раскрылись.

– Что это?

– А на что похоже?

– Гм… на обломок камня.

– На железку, – поправил барон.

– Она что, разрывная? Или особо твердая?

– Нет, взрыва от нее не будет, – заверил барон. – Твердость чуть выше, чем у сплава стали с титаном, но есть гораздо более твердые пластики.

Ридра сделала было движение рукой, но решила сперва спросить:

– Можно взять посмотреть?

– Вряд ли у вас получится. Можете попробовать.

– А что будет?

– Посмотрите сами.

Она протянула руку, но пальцы сомкнулись дюйма на два выше матовой поверхности. Ридра нахмурилась, взяла чуть левее, но опять промахнулась мимо загадочного обломка.

– Минуточку. – Барон с улыбкой взял его в руки. – Если бы такой просто валялся на земле, вы бы и внимания не обратили, да?

– Отравленный? Или деталь от чего-то?

– Нет. – Барон задумчиво осмотрел вещицу со всех сторон. – Просто отличается высокой избирательностью. И услужливостью.

Он поднял руку:

– Предположим, вам нужен пистолет… – В его руке вдруг оказался новейший вибралайзер, каких Ридра даже и не видела. – Или разводной ключ… – Он подкрутил винт головки. – Или мачете… – В воздухе сверкнуло лезвие. – Или компактный арбалет…

У него была пистолетная рукоятка, а плечи в длину не превышали десяти дюймов, но пружина была двойная, закрепленная болтами диаметром четверть дюйма. Барон нажал на спусковой крючок (стрелы не было), и от хлопка тетивы и протяжного звона плеч челюсти у Ридры сжались.

– Это иллюзия, да? – спросила она. – Поэтому я не могла его взять?

– Кувалда, – сказал барон.

В руках у него появился молоток с внушительной головкой. Он размахнулся и ударил по основанию витрины – раздался оглушительный лязг.

– Смотрите.

Ридра увидела круглую вмятину; в середине выделялся нечеткий рельеф герба Вер Дорко. Она провела пальцами по выпуклому металлу: поверхность от удара еще была чуть теплая.

– Нет, не иллюзия, – сказал барон. – С сорока ярдов этот арбалет пробьет навылет трехдюймовый дубовый брус. Ну а вибралайзер – сами знаете. – Он вытянул руку (сейчас в ней снова был простой кусок металла) над витриной. – Вы не положите на место?

Она подвела свою ладонь под его, он разжал руку, она сомкнула пальцы, но предмет сам по себе оказался на подставке.

– Никаких фокусов. Только избирательность и… услужливость.

Он прикоснулся к краю демонстрационного короба, и пластмассовые створки закрылись.

– Занятная игрушка. Пойдемте дальше.

– Но как она работает?

Вер Дорко улыбнулся:

– Нам удалось так поляризовать сплавы тяжелых элементов, чтобы они существовали только в определенных матрицах восприятия. Во всех других они не поддаются обнаружению. Их можно только увидеть, – кстати, визуальный канал при желании тоже можно заблокировать. Нет ни массы, ни объема – из физических свойств остается только инерция. А значит, стоит пронести такую вещь на гиперстатический корабль, и его приборы выйдут из строя. Два-три грамма таких сплавов поблизости от инерционно-стазисной системы создают огромное количество не поддающихся учету нагрузок. Вот вам и главное предназначение: если внедрить такие элементы в корабли захватчиков, о нападениях можно будет забыть… Остальное – так, детские забавы. Оказывается, поляризованное вещество обладает эффектом памяти. – Они подошли к проходу в следующий зал. – Если его отжечь в определенной форме и медленно охладить, то молекулярная структура формы запишется до мельчайших подробностей. Под любым углом к направлению поляризации у каждой молекулы абсолютная свобода движения. Но стоит встряхнуть – и вся система возвращается к первоначальной структуре, как смятая резиновая фигурка, когда разжали кулак.

Барон оглянулся на витрину.

– На самом деле довольно просто. А вон там, – он махнул рукой в сторону картотечных шкафов, – настоящее оружие. Примерно три тысячи чертежей того, во что можно превратить этот поляризованный обломок. «Оружие» – это понимание, что можно сделать с тем, что у тебя есть. В рукопашной схватке смерть могут нести шесть дюймов ванадиевой проволоки. Если вогнать ее во внутренний угол глаза, она по диагонали прошьет лобные доли мозга. Если потом резко повернуть вниз, то проткнет мозжечок – вот и полный паралич. Если загнать целиком в глубину – размолотит сочленение спинного мозга и продолговатого мозга. Смерть. И той же проволокой можно вывести из строя систему связи «Тип двадцать семь-Кью-Икс», которая в настоящее время используется в стазисных системах у захватчиков.