Вавилонская башня

Сторож отлетел в сторону и растянулся на полу. Пока дед поднимался на ноги, из школы донеслась брань и звон разбитого стекла. Из дверей выскочили Николай с сыном и быстро направились домой. Маша еле поспевала за ними.

— Ну, гады, ну уроды, я доберусь до вас, я до самого верха дойду! — кричал Николай на ходу.

— Пошли, посмотрим, — прошептала Шура.

Обе сыщицы вышли из-за щита и подошли к сторожу.

— Что случилось, дедушка? — спросила Шура.

— Кажись, школу ограбили, — пожаловался он.

— Надо милицию вызвать, — посоветовала Наташа.

— Да я ещё и сам не видел. Надо посмотреть, а то вдруг напрасно вызовем. Вы бы сходили, дочки, глянули, а то мне пост оставлять нельзя.

Женщинам два раза повторять не пришлось.

— На втором этаже! — успел вслед крикнуть им сторож.

Войдя в зал школьного музея, Шура с Наташей увидели всего несколько стендов с разбитым стёклом.

— Мелковато будет, — сказала Шура, — еле-еле на хулиганство тянет.

— А так?

Наташа вытаскивала из стендов фотографии, документы, рвала их и бросала на пол.

— Так уже лучше, — похвалила её Шура.

Она подошла к бюсту Сталина, который стоял в середине зала, подняла с пола тяжелый кубок и со всего размаха ударила по бюсту.

— Ты что?! — перепугалась Наташа.

— Я ничего, а вот им теперь из тюрьмы будет не выбраться.

Женщины спустились вниз и подошли к сторожу.

— Ну что там, дочки? Было ограбление?

— Вызывай, дедушка, милицию. Здесь не просто ограбление, здесь дело политическое, — ответила Шура.

Прошло всего несколько часов, как Николай встретился с Машей. Всего несколько часов наслаждения, и розы, которыми, казалось, был устлан их путь в будущее, показали свои острые шипы. Семья, которая столько лет ждала соединения, вновь готовилась к разлуке. И уже не дома, сидя за столом, они смотрели друг на друга, а в кабинете следователя, сидя на скамейке, прикрученной к полу винтами.

Следователь, закончил писать протокол и посмотрел на Николая.

— Что же ты Ферзь, не успел на свободу выйти, как опять…

— Что опять? Я ничего не понимаю! — Возмущалась Маша.

— А вам, гражданка, и понимать ничего не надо. Вы ведь не заходили в школу?

Маша отрицательно помотала головой.

— Вы здесь находитесь из-за своего несовершеннолетнего сына. Он участвовал в погроме, и я вынужден снять с него показания.

— А что такое погром? — спросил Саша у мамы. — Это когда всё портят и ломают?

— Да, это когда всё портят и ломают, — подтвердил следователь.

— Я только нечаянно разбил одно стекло на стенде, — пояснил ребёнок.

— И всё? — улыбнулся следователь.

— И всё.

— А потом, что вы с отцом стали делать?

— Ничего. Пошли домой.

— Ферзь, ты готовишь себе достойную смену. Такой маленький, а врёт прямо, как профессионал.

— Мальчик говорит правду, — буркнул Николай.

— Слушай, ну ребёнка можно понять, он выгораживает своего отца, но ты-то тёртый калач. Неужели думаешь, что мы не заходили после тебя в школьный музей?

— Ну, если ты заходил, начальник, то сам всё видел.

— Нет, лично я там не был, это сделали оперативники.

При этих словах следователь вытащил из стола протокол осмотра места происшествия и показал его Николаю.

От увиденного, даже у него, уголовника и фронтового разведчика, глаза вылезли из орбит.

— Лажа всё это, начальник, ты же сам знаешь. Зачем дело шьёшь, я же ничего никому плохого не сделал?

И снова в комнате, где на комоде чередой стоят слоники, а за ними икона Божьей матери, на коленях стоит женщина и в который раз просит всевышнего вернуть ей мужа, а сыну отца.

В комнату без стука вошёл Кузьма и тихо, стараясь не разбудить ребёнка, спросил:

— Пустишь?

Маша прекратила свой разговор с Богом, встала и подошла к гостю.

— Проходи. Чай пить будешь.

— Выпью. Я тут тебе принёс кое-что.

Кузьма вытащил из сумки какие-то свёртки и сложил их на столе.

— Что это? — спросила Маша.

— Вот только не надо задавать дурацких вопросов. Николай мой друг и боевой товарищ. Я ему своей жизнью обязан. Ты поняла меня?

Маша молча кивнула головой.

— Тогда возьми и это, — Кузьма протянул небольшой свёрток. — Здесь деньги. Не ахти какие большие, но на первое время хватит.

— Я сама зарабатываю.

— Вот приклеют ярлык жены врага народа, тогда посмотрим сколько ты заработаешь.

Женщина, молча, взяла деньги.

— Не приклеят, мы с ним так и не успели расписаться.

— Много ты знаешь, как ярлыки клеят. Прилепят и свидетельства о браке не спросят.

— Я не верю им, — тихо сказала Маша. — Коля не мог этого сделать.

— Всё бы ничего, если бы не бюст Сталина, — задумчиво сказал Кузьма, — тут сама понимаешь, что может быть.

— Конечно, понимаю. Саша уверяет, что они с отцом ничего такого не делали. Я допускаю, что ребёнок мог соврать следователю, но обманывать меня у него нет никакого резона.

— У тебя есть враги?

Маша задумалась.

— Есть. Это Мишка, которому Саша глаз выткнул и твоя жена.

— Моя жена? С чего ты взяла?

— Помнишь твоё новоселье? Она так сверкала глазами, глядя на меня, что от злости даже разрезала себе руку.

— Твои подозрения основаны только на этом?

— Разве этого мало?

— А разве нет? — ответил вопросом на вопрос Кузьма. — Это эмоции. Что касается Наташи, то у неё нет, и не может быть никакого мотива, чтобы недолюбливать тебя.

— Почему же нет? Я дворничиха, а она жена прокурора.

— Маша, перестань. Что за табели о рангах? Ты знаешь, кем Наташа была до женитьбы? Она работала уборщицей в управлении НКВД.

— Ну и что?

— Как что? Она такая же, как ты.

— Нет. Она жена прокурора, а я дворничиха, сожительница уголовника, и нам с ней вместе по одной половице не ходить.

Кузьма хотел возразить Маше, но поняв, что это бесполезно, махнул рукой.

— Ты меня спросил, я ответила, — сказала Маша.

Кузьма задумался, лихорадочно перебирая в голове возможные варианты событий, которые могли привести к таким плачевным результатам.

— Я обязательно разберусь в этом деле, — пообещал он.

— У тебя ничего не получится.

— Это почему же?

— Потому, что они сильнее тебя.

— Кто они!?

— Не кричи, ребёнка разбудишь.

— Извини. Я просто хотел понять, кто они?