Вавилонская башня

— Сын врага народа! — услышал Саша.

— Я? — удивился мальчик.

— Сын врага народа! — услышал он уже громче.

— Это неправда!

— Сын врага народа! — уже не говорили, а кричали вокруг.

— Это ошибка! Мой папа ни в чём не виноват!

Школьники стали всё громче и громче кричать свою убийственную фразу и всё плотнее и плотнее обступать ученика, который моментально превратился в инородное тело. Напрасно жертва умоляла о пощаде, напрасно заверяло всех, что случившееся это недоразумение. Законы толпы, тем более детской, жестоки. Инородное тело просто обязано быть отторгнуто и тут уже никто не может изменить ничего. Голоса школьников нарастали, а кольцо вокруг жертвы сужалось. Наконец, дойдя до необходимой концентрации, толпа замерла, как будто ожидая команды.

— Бей его! — выкрикнул кто-то.

Кольцо сомкнулось.

Что произошло потом, Саша не помнил. Очнулся он в санчасти. Доктор водил у носа какой-то вонючей ваткой.

— Вот молодец! — услышал Саша голос доктора. — А ну-ка вытяни руки, посмотри направо, теперь налево. Хорошо, только слабым сотрясением отделался.

Саша осмотрелся по сторонам и увидел мальчика, сидящего рядом на стуле.

— Это кто? — спросил он у доктора.

— Это твой спаситель. Я напишу тебе освобождение на неделю, а он, — доктор кивнул в сторону незнакомца, — проводит тебя домой.

Доктор протянул незнакомцу какую-то бумагу, тот положил её в карман и подошёл к Саше.

— Пошли, — сказал он, подавая руку.

Саша встал с кушетки и, покачиваясь, вышел с незнакомцем из кабинета.

— Ты не помнишь меня? — спросил незнакомец.

Саша отрицательно покачал головой.

— Ты со своей мамой был у нас дома на новоселье.

— Да, мы ходили, но я тебя там не видел.

— Мама запретила с тобой играть, и поэтому ты был один в комнате.

Мальчики шли по пустым коридорам школы. Из классов доносились голоса учителей и учеников, отвечающих у доски. Всё было мирно и спокойно. Даже не верилось, что совсем недавно эти мирные и спокойные дети, были похожи на стаю волков, рвущих на части свою жертву. Саша вспомнил это и содрогнулся. Его попутчик как будто понял мысли своего нового товарища.

— Не бойся. Я тебя теперь буду защищать, — успокоил он.

— А как же твоя мама?

— У меня ещё и папа есть.

— А у меня…

— Я знаю. А ещё я знаю, что твой папа не виноват.

— Откуда ты это знаешь?

— Мой папа прокурор. Во время войны он воевал с твоим отцом.

— Твой папа дядя Кузьма?

— Да. Он вчера всё рассказал мне про твоего отца. А ещё сказал, что тебя ждут большие неприятности и приказал мне защищать тебя.

— Приказал?

— Да приказал. Он сказал, ещё, что для него и дяди Николая война ещё не закончилась. Мы с тобой их дети, значит и для нас она не кончилась.

— А как же твоя мама?

— Папа сказал, что для неё война и не начиналась, поэтому она никогда его не сможет понять.

— А ты не боишься? — спросил Саша.

— Чего?

— Меня называют сыном врага народа. Разве ты не знаешь, что бывает с теми, кто дружит с ними?

— Если бы твой отец не спас моего на войне, я бы вообще на свет не родился.

— Как тебя зовут?

— Также, как и твоего отца Коля.

Саша протянул свою руку новому товарищу.

— Я тебя никогда не предам, — заверил он Колю, — что бы не случилось.

— Я тоже. Клянусь.

Мальчики остановились. Школа была далеко позади, а Сашин дом совсем рядом. Они обнялись и разошлись в разные стороны. Саша открыл дверь парадной, обернулся и ещё раз посмотрел вслед своему другу. Теперь ему было не страшно. Теперь он был не один.

Глава 9

Если в Ленинграде каждый дом говорил о войне, каждый камень ещё пах порохом и кровью, то в центре Сибири, в Кемерово, о войне говорили только плакаты, газеты, да чёрные лопухи репродукторов. Здесь не было слышно разрывов бомб и артиллерийских обстрелов, здесь никогда не выла сирена, загоняя жителей в подвалы, здесь было тихо и спокойно, как будто самого большого кошмара двадцатого столетья вообще не существовало. Тут не было и не могло быть военных баталий, ибо здесь, вдали и тишине огромной страны ковалась та самая победа, которую так ждали на фронтах. Здесь, на заводах, работая в три смены, люди, падая от усталости, создавали тот самый меч, который разобьёт самую сильную армию мира, разобьёт и сделает из своей страны супердержаву, сравниться с который многие годы не сможет никто. Отсюда, преимущественно ночью, уходили эшелоны с боевой техникой, уничтожить которую было невозможно, ибо вместо каждого подбитого танка, Сибирь производила пять новых, вместо уничтоженного самолёта — десять. Не только весь город, но и все его жители подчинялись одному принципу, который в виде плакатов был начертан, почти на каждом здании: "Всё для фронта, всё для победы!" — лучше, кажется, и придумать невозможно.

Когда из репродукторов было объявлено об окончании войны, город сразу затих, будто не поверил этому. Сначала всё замерло, стихло, а потом, подчиняясь неуёмной русской душе, вылилось наружу, увлекая в свой водоворот каждого, кто узнавал эту весть.

В городской школе N1 были отменены все занятия, а сотрудники готовились отметить самое главное событие в жизни каждого. Тут уж ничего не жалели, тащили из дома на общий стол всё, что было. Женщины бегали вокруг праздничного стола, а мужчины: старый историк Андрей Тимофеевич и учитель русского языка Александр Сергеевич стояли в стороне и о чём-то разговаривали. Им ничего не давали делать, они, хоть и не воевали на фронте, были олицетворением воинов, которые одержали верх в этой ужасной войне.

Завуч, делая оливье и одновременно обучая этому искусству учительницу биологии Дашу, которая вместо того, чтобы учиться кулинарному делу, всё время стреляла глазами в сторону учителя русского языка, успевала к тому же обсудить всех присутствующих. Татьяна Павловна, так звали завуча, явно выделялась среди учителей. Она одевалась всегда строго, но со вкусом. Осанка, и манеры говорили о том, что её происхождение было далеко не пролетарским. Про таких всегда говорили вполне определённо — из бывших. Удивительно, вообще, как она умудрилась со всем этим букетом преподавать в школе? Однако, если хорошенько подумать, то в самом деле: кому же преподавать немецкий (вражеский) язык, не комсомолке же?

— На всё наше бабье царство всего два мужичка, да и те никогда в армии не служили — сетовала Даша.

— Ты кого, милочка, имеешь в виду? — спросила Татьяна Павловна.

— Обоих. Историк старый уже, а Александр Сергеевич…

— Что Александр Сергеевич?

— Я читала его личное дело, — украдкой прошептала Даша.

— И что там написано?

— Он сын потомственного рабочего, закончил педагогический институт, в армии никогда не служил. Что-то со здоровьем у него.

Татьяна Павловна не выдержала и рассмеялась.

— Что я такого сказала? — обиделась Даша.

— Это он-то потомственный рабочий?

— А что?

— Да он такой же потомственный рабочий, как я Карл Маркс.

— Кто же он, по-вашему?

— Ну, до князя или графа он, может быть, и не дотягивает. — Татьяна Павловна задумалась. — По крайней мере, не меньше барона. Это ты мне уж поверь, у меня глаз намётан. Да и с армией не всё так просто.

— А что с армией?

— Да ты сама посмотри — полковник, не меньше.

— Ну, уж прямо полковник?

— А хочешь, проверим?

— Как?

Татьяна Павловна подождала, когда Александр Сергеевич повернулся к ней спиной и громко спросила:

— Товарищ полковник?

Александр Сергеевич моментально развернулся к Татьяне Павловне и щёлкнул при этом каблучком. Он вопросительно посмотрел, а потом резко повернулся к ней спиной и больше не поворачивался.

— Ну, что? Видела?

Даша от удивления даже раскрыла рот.

— Вот это да!

Неожиданно Татьяна Павловна побледнела.