Вдали от берегов
Шрифт:
— Каждому свое, — мрачно заметил капитан.
— Не совсем так! — нахмурился Милутин. — Но ближе к делу… Мы едем в Советский Союз и приедем туда… На этой лодке приедем, имейте в виду… Одни сидят здесь по своей воле, другие — поневоле, — делать нечего! Раз вместе поехали, вместе и приедем…
— Как так?! — обомлел капитан.
— Вот так: все по морю, да по морю, — глядь, и там! — с усмешкой ответил Милутин.
— С ума сошли вы, что ли?! — воскликнул вне себя капитан. — Куда же без бензина?.. Без продуктов?..
— Вот это я и хочу вам пояснить.
Мертвая тишина была ему ответом.
— Ясно? — повторил Милутин.
— Грех берешь на себя, друг! — пробормотал капитан глухим, надтреснутым голосом.
— Почему грех? — спокойно и тихо спросил Милутин.
— Ведь мы семейные люди… Куда вы нас потащите по чужим странам? Меня жена ждет… она беременная. Хотите меня угробить, жену угробить, а сами о человечности толкуете… Да разве это по-человечески?
— Что значит угробить? — сухо спросил Милутин.
— А как же! Оттуда разве вернешься? Ведь не Турция и не Румыния. Заживо в гроб вгоняете!
— Ах ты, дрянь! — с глубоким презрением выкрикнул Стефан. — Люмпен поганый, будь ты проклят!
Его и самого покоробило от своих слов. Никогда еще в жизни он никого не проклинал.
— Ты подожди… — хрипло пробормотал капитан.
— Чего мне ждать? — яростно зашипел Стефан, размахивая пистолетом. — Чего мне ждать, свинья ты эдакая! Ты чего оскорбляешь? А? Чего оскорбляешь? Люмпен отпетый!
Он задыхался от клокотавшей в горле ненависти. Озадаченный капитан тщетно старался разглядеть говорившего.
— Кто оскорбляет? — промямлил он. — Никого я не оскорблял! Смотри ты, что за человек!..
— Оскорбляешь! — еще громче прокричал Стефан. — Мы его, видите ли, угробим… Ты руки нам должен целовать за то, что увидишь ту землю! Шапку снимай, когда говоришь о ней!
— Стефан! — резко осадил его Милутин.
У коренастого разом иссяк гнев. Чего в конце концов можно требовать от ничтожного люмпена? Пора привыкнуть к тому, что люмпены — такое же неизбежное зло, как мухи.
— Давайте разберемся, — прервал его мысли Милутин. — Никто из вас там не останется. Силой никто удерживать не будет. Ясное дело — вас тут же вернут по домам…
— Не говори так, приятель, — взмолился капитан. — А если не отпустят? Одному-то бы мне все равно, где жить, но ведь я человек семейный, вы мой очаг разоряете!
— Разоряем! — с отвращением — пробурчал Стефан.
— Не станем торговаться, — сказал со вздохом Милутин. — Другого выхода у нас нет. Конечно, в дороге мы обошлись бы и без вас… Но как вас оставить? Ничего не придумаешь! Были бы вы люди как люди — тогда другое дело. Но только высади вас, сразу побежите в участок, и тут же нам вдогонку пустятся полицейские моторки, военные катера… Нет, так
не пойдет… Ясно, вы будете с нами до конца… А как приедем туда…— Довольно уговаривать! — перебил его Стефан.
— Вот именно! — согласился Милутин. — Поймите, что мы не хотим вам зла… Сделаем так, как будет лучше для вас… Но если попытаетесь бежать или поднимете шум, чтоб выдать нас, — пощады не будет… Живыми мы не дадимся, но и вас не оставим!.. Хорошенько запомните это!
Милутин умолк. Сказано было все. И даже больше, чем нужно. Пленники сразу притихли, лишь с носа лодки доносился взволнованный шепот. Милутин вгляделся в темноту: так и есть, снова схватились Стефан со студентом. Они говорили тихо, и слов почти не было слышно.
— Ты рехнулся! — горячо говорил студент. — Почему ты ругаешь человека! Как не понимаешь, что он по-своему прав?
— Что значит «по-своему прав»? — мрачно спросил Стефан. — Когда это люмпен был прав?
— Во-первых, он не люмпен! Он такой же простой человек, как и все… Все, что мы делаем, мы делаем не для себя, а ради таких вот людей, как он…
— Для таких, как он, я ничего не делаю, — сердито сказал Стефан.
— А для кого же?
— Для рабочих… для настоящих людей…
— И он человек! — нетерпеливо возразил студент. — И у него есть своя правда, которой ты просто не понимаешь.
— Правда только одна! — отрезал Стефан. — И она обязательна для всех…
Наступила непродолжительная тишина, нарушаемая лишь шумом моря. Милутин незаметно придвинулся поближе, чтобы лучше слышать.
— А все оттого, что ты не читаешь, — с досадой сказал студент. — Почитай хотя бы Ленина! Ты поклоняешься ему, а совсем не знаешь. Как святому угоднику поклоняешься…
— Другие поклоняются, и я буду! — возразил Стефан. — У меня ума маловато самому до всего доходить.
— Это и видно! — ехидно подтвердил студент.
— А твоего ума мне и даром не надо… Зато я наверняка знаю то, чего ты не знаешь… Мы все должны делать одно и то же. Если будем делать одно и то же, значит придем к одной и той же цели.
— Мы с тобой не делаем одно и то же, — сухо сказал студент.
Милутин превратился в слух.
— Как так? — спросил Стефан.
— Да так! — запальчиво ответил студент. — Я не могу ругать людей, как ты… Не могу орать на них за то, что они не похожи на меня. Если мы не научимся по-человечески говорить с людьми, никто не пойдет за нами. И мы никуда не придем, ни к какой цели…
— Ничего, и без люмпенов придем! — возразил Стефан.
Милутин усмехнулся в темноте и швырнул за борт окурок. Он угас мгновенно, едва коснулся воды.
Не впервые спорили и ссорились Стефан со студентом, и Милутин всегда слушал их с большим интересом. «Кто из них прав? Пожалуй, оба, — думал он. — О нашей цели правильно сказано, и о людях тоже. Но могут ли обе истины соединиться в одну? Истины, наверное, могут, но люди?..»
Стефан и студент никогда не находили общих решений. Их споры ничем не кончались. «Но как же тогда они придут к одной и той же цели?»