Вдали от тебя

Меня удивляет, что папа выходит из машины следом за мной.

— Ты зайдешь?

— Посижу в приемной.

— Я не сбегу с сеанса.

Он поджимает губы, отпускает ручку двери.

— Тогда заберу тебя через час.

Я почти дохожу до двери, когда его голос останавливает меня:

— Мы хотим, чтобы ты поправилась. Потому и отправили тебя в Центр. Ты же это понимаешь?

Я не смотрю на него. Не могу ответить так, как он этого хочет. Не могу, не солгав.

Я уже поправилась.

Офис полон удобной мебели и работами Нормана Роквелла² на стенах. Девушка на ресепшене поднимает глаза от бумаг и улыбается.

— Доброе утро.

— Здравствуйте. Я Софи Уинтерс. Записана на двенадцать.

— Пройдемте за мной.

Она проводит меня в просторную комнату со столом, мягким диваном и кожаными стульями. Я сажусь на диван, а она закрывает за мной дверь. Мои плечи утопают в мягкой обивке, да и сама я тону в ней.

Доктор Хьюз входит без стука. Им оказывается смуглый пожилой мужчина, с опрятной седой бородкой и в квадратных очках в черной оправе. Он невысокий — я и то выше, если встану, — и полный, круглый живот обтягивает уютный вязаный жилет.

— Здравствуй, Софи. — Он садится за свой стол и разворачивает стул, чтобы быть ко мне лицом. Очки скрывают его добрые глаза. Он излучает заботу. Как и должно быть с хорошим психотерапевтом.

Отчего ужасно хочется свалить отсюда.

— Здрасте. — Я поглубже усаживаюсь на диване, желая, чтобы он меня поглотил.

— Я доктор Хьюз, но ты можешь звать меня Дэвидом. Как твое самочувствие?

— Отлично.

— Я переговорил с доктором Чарльз насчет тебя, еще у меня есть ее записи и твоя медкарта. Так же я провел несколько сеансов с твоими родителями.

— Ага.

— Как проходит твоя адаптация?

— Нормально. Я в порядке. Все просто отлично.

Он, постукивая ручкой по блокноту, смотрит на меня.

— Доктор Чарльз предупреждала, что ты крепкий орешек.

Я сажусь прямее, словно бы защищаясь.

— И не собиралась им быть.

Дэвид откидывается на стуле назад, он прищуривает глаза и кривит губы.

— Но все же, думаю, так и есть, — говорит он. — А еще я думаю, что ты умная девушка, которая очень хорошо умеет хранить секреты.

— Решили так от нескольких заметок и чего — часового разговора с доктором Чарльз?

Он усмехается.

— Вот сейчас уже больше похоже. Доктор Чарльз превосходный специалист. Но когда ты перестала сопротивляться терапии в Центре, ты стала говорить ей именно то, что она хотела слышать — то, что она ожидала услышать от зависимой на грани рецидива.

— Я и есть зависимая.

— Хорошо, что ты это признаешь, — говорит Дэвид. — Это значительный шаг. Но сейчас я больше обеспокоен полученной тобою травмой. Из записей доктора Чарльз мне стало ясно, что ты обходишь тему Мины каждый раз, когда она ее поднимала.

— Нет, это не так.

— А не ты ли разбила кофейный столик, когда доктор Чарльз спросила о ночи, когда убили Мину?

— После аварии я стала жутко неуклюжей.

Дэвид скептически поднимает бровь. Не знаю, что такого он нашел в моей фразе, что решил законспектировать. И от этой неопределенности покалывает спину. Я не собираюсь подыгрывать ему, как доктору Чарльз.

— Почему ты не рассказываешь о Мине? — спрашивает он.

— А что вы хотите знать?

— Как вы познакомились?

— Мина переехала сюда после смерти отца. Во втором классе. Учительница посадила нас рядом.

— Вы много времени проводили вместе?

С ответом на этот вопрос я медлю.

— Софи? — мягко напоминает он.

— Мы были неразлучны, — говорю я. Спокойным голосом говорить не выходит. Он срывается от бурлящих внутри эмоций. Я отвожу взгляд от мужчины, впиваясь ногтями в джинсы. — Я не хочу говорить о Мине.

— Мы должны поговорить о Мине, — спокойно замечает Дэвид. — Софи, ты пережила серьезный стресс, и, не успев с ним разобраться, тебя заперли на реабилитацию. Хоть я и понимаю мотивы твоих родителей, возможно, это была не самая лучшая идея для исцеления твоего горя.

— Основная часть терапии в Центре была сосредоточена на твоих проблемах с зависимостью. Я сомневаюсь, что тебе давали возможность разобраться с тем, что произошло с вами в ночь убийства Мины. Но я могу помочь тебе с этим, если ты, конечно, позволишь.

Внутри вспыхивает гнев, в кровь ударяет паника. Мне хочется его стукнуть. Кинуть в него этими дурацкими диванными подушками с кисточками.

— По-вашему, я не старалась разобраться? — спрашиваю я вполголоса, изо всех сил стараясь сдержаться от крика. Слезы накапливаются где-то внутри, угрожая прорвать плотину. — Она умерла в страхе и боли, и я чувствовала это — когда она умирала, когда она умерла, я все чувствовала. И не смейте мне говорить, что я не пытаюсь с этим справиться. Я пытаюсь, каждый день пытаюсь.

— Хорошо, — говорит Дэвид. — Расскажи мне, как ты справляешься.

— Справляюсь, и все, — отвечаю ему. Я все еще тяжело дышу, но приказываю себе не плакать перед ним. — Потому что приходится.

— Почему приходится? Что тебя мотивирует?

— То, что мне нужно оставаться чистой.

Такой ответ мог бы сработать с доктором Чарльз, но не с этим парнем. Перед поездкой я быстренько прогуглила его и нашла четыре статьи о ПТСР и его влиянии на подростков. Мама с папой неплохо подготовились. Расправившись с моей зависимостью, они решили теперь вылечить меня полностью. Новая Улучшенная Софи. Целостная, без резких краев и острых углов. Которая не знает, как выглядит смерть.

— Не думаю, что ты говоришь мне всю правду, — замечает Дэвид.

— Вы что, детектор лжи в человеческом обличье?

— Софи, ты можешь мне довериться. — Дэвид наклоняется вперед, весь внимание. — Что бы ты ни сказала здесь, какой бы тайной ни поделилась, никто больше о ней не узнает, и от меня не будет никакого осуждения. Я на твоей стороне. Я могу тебе помочь.

Я пристально гляжу на него.

— Вы уже принуждали меня говорить о том, чего я не хочу. Не слишком-то это порождает доверие.

— Дать тебе возможность открыться — это не уловка. Лишь попытка найти верное русло для разговора. Тебе нужно с кем-то поделиться, иначе тебя разорвет.

— Таково ваше профессиональное мнение?

Он улыбается, беспристрастно, без жалости, без осуждения. И очень непривычно.

— Именно так, — с иронией отвечает он. По столу он придвигает ко мне коробку бумажных платочков. Я беру парочку, но вместо того, чтобы промокнуть глаза или высморкаться, я мну их в руках.

— Подобного больше не произойдет, — уверяю его. — И даже не начинайте надеяться.