Вдовы носят траур

– Почему?

– Потому что вы могли бояться того, что Калверт донесет на вас.

– Но у него не было никаких причин продавать меня!

– Вы утверждаете это теперь, когда этого уже нельзя доказать.

– Я не мог убить Калверта! У меня есть полное алиби. Я все время был вместе с Брентвудом. Когда он выходил из кабинета, чтобы позвонить из телефонной будки, которая находится в коридоре рядом с дверью моего кабинета, то, если бы я выходил в коридор, не мог меня не заметить.

– Он разговаривал по телефону. И стоял спиной к коридору.

– Это он так сказал?

– Сегодня по радио передали его заявление. Брентвуд сказал, что, по его мнению, когда он находился в телефонной будке, он мог бы, повторяю, мог бы видеть вас выходящим из своего кабинета. Понятно? По его мнению – мог видеть. Он не сказал, что иначе и быть не могло. Но не подтвердил своего заявления никакими фактами, которые могли бы с железной достоверностью гарантировать его мнение. Речь идет всего лишь о его мнении. Так оно и есть на самом деле. Ведь вы выходили из кабинета на короткое время и он этого не заметил?

– Что вы посоветуете мне, Лэм? – в отчаянии спросил Баффин.

– Вам надо внести в это дело полную ясность. В противном случае вы запутаетесь.

Он вытер ладонью мокрый лоб:

– Как я могу это сделать? Я попал в западню.

– Вы не находитесь в западне, из которой нет выхода. Вы просто попали в скверную историю. Я помогу вам выбраться из нее, если вы будете доверять мне. Скоро вам должен позвонить сержант Селлерс. Он спросит у вас о том, где я достал фотографии этой официантки Бэйби, снятой в тот момент, когда она падает на пол с полным подносом. Селлерс попытается узнать у вас, каким образом я нашел человека, который в тот вечер сделал снимки в ресторане…

– Пятнадцать минут назад сержант Селлерс уже звонил мне.

– А, черт! – воскликнул я. – И что же вы ему сказали?

– Я сказал ему правду. Я не собираюсь врать полиции.

– Вы сказали ему, что эти снимки на самом деле являются инсценировкой?

– Да. Сказал.

– Что эта инсценировка была устроена уже после того, как было обнаружено убийство?

– Да.

– Вы – болван, – сказал я ему. – Эти фотографии защищали меня от ареста. Пока Селлерс ничего не знал о происхождении фотографий, он боялся меня тронуть. Но вы испугались, что полиция обвинит вас в убийстве, и поспешили продать меня, единственного человека, который может вытащить вас из всей этой скверной истории.

Я быстро оглядел его кабинет и обнаружил, что в нем имелась небольшая боковая дверь.

– Куда она ведет? – спросил я.

– В заднюю комнату.

– Оттуда есть другой выход?

– Из нее по узкой лестнице можно спуститься в кухню ресторана. Это сделано для того, чтобы я мог время от времени прямым ходом заходить туда и присматривать за тем, что там делается.

Я никогда так и не узнаю, о чем он мне говорил еще. Выскочив в боковую дверь, я пробежал через заднюю комнату, скатился с лестницы в помещение кухни и через нее вышел во двор. Оттуда к улице вел длинный узкий проход, пролегающий между рядами воняющих кислятиной мусорных ящиков. Я увидел, что к ресторану подъезжает большая полицейская машина, и вернулся на кухню. Там повар-китаец нарезал лук. Я снял со стены белый халат и поварскую шапку, надел их на себя и, встав рядом с китайцем, начал тоже крошить луковую головку. Повар взглянул на меня. По его лицу было невозможно понять, что он обо всем этом думает.

Через минуту до нас донеслись голоса с той самой лестницы, по которой я проник на кухню.

– На этот раз, – говорил Селлерс, – этому парню не отвертеться…

Он появился на кухне, раздраженно оглядел ее, брезгливо отвел глаза от двух поваров, режущих лук, и бросился к ведущей во двор двери. Я молча сунул китайцу двадцать долларов, сбросил поварскую маскировку и выскользнул из кухни через главную дверь. Из ресторана я вышел на улицу.

Возле подъезда стоял огромный автомобиль с горящей на крыше полицейской мигалкой. Его мотор работал. Я увидел приближающееся такси, придал себе небрежный вид и помахал ему рукой. Таксист подъехал ко мне. Я уже взялся за дверцу, чтобы забраться в машину, как вдруг из парадной двери ресторана как сумасшедший выбежал Селлерс. Он как заправский регбист сгреб меня в охапку и в тот же миг защелкнул на мне наручники.

– Ах ты, ублюдочный сукин сын, – сказал он, тяжело дыша. – Ах ты, вонючий Шустрик! На этот раз ты по-настоящему крепко влип.

Около нас начали собираться прохожие. Селлерс потащил меня к полицейской машине.

Когда автомобиль тронулся с места, он пробурчал:

– Ты влип вместе с твоими липовыми картинками.

– Почему же они липовые? – невинно спросил я.

Он коротко и зло рассмеялся:

– Хотел вкрутить мне в башку, что ты нашел человека, который в тот вечер сделал в ресторане целую катушку фотографий?

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Я говорю о том, – взорвался он, – что это липовые снимки. Это инсценировка!

– Конечно, инсценировка, – спокойно подтвердил я. – Но разве я говорил о том, что снимки были сделаны в момент обнаружения убийства. Я никогда не говорил тебе ничего подобного.

– Не говорил, – вынужден был согласиться Селлерс. – Ты вел себя таким образом, чтобы я сам пришел к ложному выводу. Ты хитрый ублюдок. Вся беда в том, что ты слишком хитрый. Но на этот раз ты перехитрил самого себя!

Неторопливо, спокойно и внушительно я объяснил ему:

– Я сделал эти снимки с определенной целью. Я хотел, чтобы кое-кто решил, будто я просто повторяю происшедшую в вечер преступления сцену. Я хотел, чтобы так думал Баффин. Но на самом деле у меня была совсем другая цель. Все эти фотографии лежат сейчас у меня в кармане.

Селлерс посмотрел на меня, снял с руля руку и вытащил конверт из моего пиджака. При этом он приговаривал:

– Давай, давай. Рассказывай свои басни. Они для меня как музыка. Очень приятно слушать твою болтовню, пока у тебя еще целы все зубы. После того что я собираюсь с тобой сделать, боюсь, ты уже не сможешь так чисто выговаривать слова.

Я демонстративно зевнул. Это привело его в полное бешенство. Он разломал на части незакуренную сигару. Яростно выбросил ее ошметки в окно. И зарычал:

– Знаю я вас всех, чертовых законников. Вы уверены, что всегда исхитритесь найти кучу законов и инструкций, которые дадут вам возможность выйти сухими из воды. Думаете, что можно нарушить закон, когда вам заблагорассудится. А если полицейский дотронется до вас пальцем, вы тут же начинаете вопить о жестокости, насилии и нарушении гражданских прав. Вы нанимаете дюжину адвокатов еще до суда и устраиваете большой шум в прессе. Черт с тобой, Дональд Лэм! Делай что хочешь. Но я тебе сразу говорю: через пятнадцать минут всем будет известно, что ты получил некоторые телесные повреждения из-за того, что оказывал сопротивление полиции при задержании, и этим вынудил ее применить силу.

Я хранил молчание. Селлерс вел машину. Мы направлялись к полицейскому управлению. Но ему хотелось поговорить, насладиться торжеством победителя.

– Ну чего ты замолчал? – спросил он. – Почеши еще немного язык.

– С тобой неинтересно разговаривать, – сказал я. – Ты слушаешь только себя. Ты тупо интересуешься только одним: существуют или не существуют на свете фотографии того, как ты сидел в ресторане, когда там происходило убийство, и пил шампанское.

– Я имею право принять приглашение на обед, устроенный Бертой Кул.