Вечера на соломенном тюфяке (с иллюстрациями)
Шрифт:
Ошеломив швейцара мощным прыжком через перила, я ворвался, с трудом переводя дух, в кабинет начальника станции, перепугал телеграфиста, хлопнул дверью, запнулся о порог, налетел на швейцара и очутился в зале ожидания третьего класса.
Я вновь ринулся на перрон, вбежал в ламповую, вернулся обратно, влетел в ресторан и, наконец, — слава богу! — нашел императорско-королевскую австрийскую военную привокзальную комендатуру.
В канцелярии тепло.
У печки стоит и покуривает какой-то щеголь поручик.
Кланяюсь и спрашиваю: «Телефон?».
Он показывает локтем в угол.
Я замечаю письменный стол и ящичек с телефонной трубкой.
В три прыжка оказываюсь у телефона, хватаю ручку и торопливо кручу
Снимаю трубку: «Пожалуйста, этапный штаб… Срочно требуются подводы…»
— Halt! — разнесся по канцелярии властный голос. В испуге я выпустил телефонную трубку и только теперь заметил за письменным столом старенького майора.
Я щелкнул каблуками и поклонился.
Не верилось, что сей громовой глас мог принадлежать столь невзрачному согбенному старикашке, который, трясясь от злости, с трудом поднимался со своего места!
Морщинистое лицо его украшали императорские, белые как снег усы. На лысине грозно топорщились складки. Пронизывающие глаза — строгие глаза старых австрийских военачальников — буравили меня насквозь. На безупречно сшитом темно-синем военном сюртуке со звоном раскачивались медали. Сморщенные веснушчатые руки в гневе шарили по столу.
Машинистка перестала стучать на машинке. В канцелярии воцарилась гробовая тишина.
Телефонная трубка, которую я в испуге выпустил из рук, висела, раскачиваясь взад-вперед.
— Как… как… вы могли о-сме-лить-ся! — раздался тот же зычный голос.
Я снова поклонился, придерживая саблю согласно уставу, вытянувшись с окаменевшим лицом.
— Господин майор… Покорно прошу извинить меня…
— Молчать!
— Я не заметил…
— Молчать!
Я умолк.
Он медленно перегибался через стол к моему лицу. Усы у него дрожали. Рука схватила мраморное пресс-папье и грохнула им о стол.
— Молодой человек!.. Молодой человек… кадет! — начал он громким голосом, от которого задрожали стекла. — Молодой… э… человек! Вы не знаете, как надлежит… а-а-а… полагается… э?…
— Господин майор, осмелюсь…
— Молчать! Я вам покажу, как должно быть! Сегодня вы уже третий молодой человек… modern Milit"ar [138] , который не умеет себя вести. Солдатской крови в вас ни… ни… ни капли… нет… ни капли…
В трубке, качавшейся на шнуре, слышались какие-то звуки: бре-е-еееее-ее…
138
Современный солдат (нем.).
Я подскочил, нагнулся, однако новый удар пресс-папье меня остановил.
— Смирно! Вы будете стоять смирно или нет?!
— Извиняюсь… Господин майор, я звоню командованию…
— Что? Командованию? Кто здесь начальник? Я — командование!
У меня потемнело в глазах.
Я вспомнил о грудах сена, мешках, сумках, фляжках, о людях, которые будто манны небесной ждут под дождем повозок. Я видел нетерпеливого обер-лейтенанта с отсыревшей трубкой, тщетно высматривающего повозки, которые я должен как можно скорее вытребовать по телефону.
Старичок майор нетвердой поступью обошел свой письменный стол, стал прямо против меня и величественно выпятил грудь.
— Запомните, что я вам скажу, молодой человек! — помахал он передо мной указательным пальцем, на котором сверкал старинный перстень-печатка. — О-го-го! Пардон! — изумленно отступил он на шаг в сторону, оглядывая меня с головы до ног. — Вы ведь и одеты не по уставу! Ну что это такое? Свисток на зеленом шнурке! Разве так положено по уставу? А? Почему у господина кадета шнурок не серый? Что, если благодаря этому зеленому шнурку его заметит неприятель? И будет уничтожен весь полк? Ай-ай-ай! А эти сапоги! Где ж это предписано, чтоб кадеты на поле боя носили этакие туристские ботинки? Хи-хи-хи!
И это-modern Milit"ar! Вы преступник! — гневно закричал он. — Вы подрываете обороноспособность армии! Вы подаете дурной пример и заслуживаете особого наказания. И потом, хотел бы Я знать, где это в уставе сказано, чтоб подчиненный — к тому же всего лишь кадет — стоял перед штабным весьма заслуженным офицером с расстегнутым крючком на куртке и в фуражке набекрень? Кто вы по национальности?— Чех… осме…
— Ага! Так я и думал! Prager Pepik von der Moldau! [139] Стреляный воробышек мне попался!.. — потер руки майор. — Ну, подожди, Пепичек, мы тебя проучим…
В телефонной трубке вновь и настойчиво; тррррр… е-е-е-еееее-ец!
Я невольно сделал движение, чтобы поднять трубку.
— Что вы себе позволяете! — опять рассвирепел он. — И как вообще ваше имя, вы, храбрец?
— Господин майор! Наипокорнейше представляюсь — Йон Яромир, кадет обозной горной дивизии шесть Е!
139
Пражский Пепик с Влтавы! (нем.).
Он поднял брови, и подбородок его безвольно отвис.
— Так, значит… представляюсь! Meine Herren!! [140] Он, кадет… мне — майору… наипокорнейше представляется, — произнес он с иронией.
— Мы что, в ресторане? — загремел он. — И это обученный солдат? Кандидат на офицерское звание? Псякрев, фи донк [141] …
Под курткой у меня был надет свитер, тело от него жгло и чесалось.
Стоять пять минут по стойке «смирно» в жарко натопленной комнате, не шелохнувшись, — чувствительное наказание.
140
Господа!! (нем).
141
Фи… (франц.).
Из-под слипшихся волос у меня струился пот. Капля за каплей. Они, шалуньи, прокладывали на лице извилистую дорожку, подгоняемые вперед новыми потоками соленой воды, стекавшей из-под фуражки. Противная капля на кончике носа увеличивалась, дрожала и щекотала. Когда майор на какой-то момент выпускал меня из поля зрения, я старался легким подергиванием головы стряхнуть ее.
Безрезультатно!
— Бреее-е-е-еееее-прц!
— Молодой человек, — голос майора вдруг стал мягче, — у меня нет времени излагать вам предписанные уставом правила, но я дам вам отеческий совет… Когда в тысяча восемьсот семьдесят пятом году, в чине капитана, я, помимо службы, преподавал в школе саперов… Там во времена моего начальствования был железный порядок и образцовая дисциплина. Вы слышите?
— Да, господин майор!
— Однажды его превосходительство фельдмаршал Вильгельм уезжал из Рейтгаузена после генерального смотра заведения… Это было… в мае… постойте!.. я ошибаюсь… да, да… ganz richtig… [142] это было двадцать седьмого мая… Его превосходительство похлопал меня по плечу и сказал: «Du — Kamerad [143] . Пре-крас-но вышколил своих парней, любо посмотреть, я немедленно еду к своему шурину в министерство и доложу ему об этой гран-ди-оз-ной дисциплинированности…».
142
Совершенно верно… (нем.).
143
Ты — друг (нем.).