Вечное дерево

– Я рернусь.

Колька не ответил.

Тогда Журка скорым шагом направился к своему станку. Вернувшись, он невольно покосился на Ганну.

И она посмотрела на него. И Галка, и Сеня, и Нюся с Нелькой посмотрели. В глазах Ганны он заметил одобрение и почувствовал радость-такую радость, как при выигрыше ответственной игры. Сейчас он и в самом деле готов был вывернуть для нее лампочку из-под потолка.

"Пусть не думает, что я сачок. Пусть не думает..." - повторил он про себя, запуская станок и больше всего желая работать так, чтобы вновь и вновь вызывать ее одобрение.

* * *

Отставные смеялись так, что стол дрожал и костяшки домино подпрыгивали, путая игру.

– Ну скажи, уморил,-произнес Груша, утирая слезы со щек.

– Надо же, в соседний цех махнули,-удивился Копна.
– Ты хоть точки-то засеки, где они укрываются.

Тебе карту надо иметь.

– Да я и так как будто все изучил, все темные уголки, - отозвался Степан Степанович..

Он тоже смеялся вместе со всеми.

Только Куницын не принимал участия в общем веселье. Он знал об этом случае-о побеге мальчишекиз других источников, от Песляка. В понимании секретаря парткома случай выглядел совсем в ином, отнюдь не в шуточном свете.

Куницын случайно был свидетелем разговора по телефону Песляка с начальником цеха, в котором работает Стрелков.

– Ну так что? Что я говорил?
– кричал в трубку Песляк.
– Как ничего особенного?! Бегают по цехам. Что это еще за кроссы?.. Ну смотри, ну смотри... Воспитание, да еще молодежи, - дело серьезное.

Куницын принес заявление об уходе, но вовремя понял, что теперь не подходящий момент для этого, и, придумав какую-то причину своего появления, быстро ушел от Песляка.

Сейчас, глядя на смеющиеся лица товарищей, он вспомнил физиономию Песляка, красную и злую.

"Зря вы смеетесь, зря. Вы еще не знаете, чем это кончится, - хотел сказать Куницын, но не сказал, понимая, что он никому и ничего сейчас не докажет.

– Ну, не могу, - не унимался Груша.
– Представляю, как ты их сопровождаешь.

– В общем-то, смешного мало, - заметил Копна, который тоже смеялся вместе со всеми.-Хотя они и салаги... Но тут такой случай, тут, как говорится, честь фирмы... И еще неизвестно, как обернется...

– Вот именно, - пробасил Куницын.

Все тотчас стали серьезными.

– Так мой, говоришь, главный зачинщик?
– строго спросил Шамип.

– Так точно, - ответил Степан Степанович.
– Признаться, не думал.

– Приму меры, - пообещал Шамии.

– Только не с маху, - предупредил Копна.

– Тут приказом или наказанием ничего не сделаешь, - поддержал Груша. Тем более что речь идет не об одном,а о группе...

– Что ж с ними-чикаться?-спросил Шамин.

Груша подался вперед.

– Ничего не даст, уверяю. Обманывать будет, хитрить. Он уже не мальчишка...

– Гнилой либерализм, - пробурчал Шамин, усаживаясь поплотнее.

– Нет, я с тобой не согласен,-возражал Груша.

– Нужна выдержка и терпение,-вставил Копна.

– Требовательность и дисциплина,-стоял на своем Шамин.

Груша вздохнул, покачал головой:

– Не прав ты, не прав. Ты по-армейски действуешь.

Нельзя так. Тебе ж известно, как нелегко иные парни привыкают к дисциплине. Ломка характера происходит...

– По-научному это называется: изменение динамического стереотипа,-вставил Куницын.

– Может, и так,-согласился Груша.-Только многие тяжело переживают изменения условий жизни...

А здесь зачем ломка? Тут лучше всего личным примером. ,.Понятно?

– Либерализм, - упрямо повторял Шамин.
– Охламонов учить нужно...

– Ребята они неплохие...-сказал Степан Степанович.

Все посмотрели на него. С некоторых пор он сделался центром внимания. К Стрелкову прислушивались и приглядывались товарищи.

– Славные ребята, - повторил он.
– Но они еще не взрослые, но уже и не дети... У них еще нет твердой линии, взгляда на жизнь, привычки, цели. Они просто еще не почувствовали красоту труда. Нужно дать им это почувствовать. Я так понимаю свою задачу.

– Ну и конвоируй,-заметил Шамин.

– Это ничего, - не обиделся Степан Степанович.
– Это, я думаю, у них пройдет. Повзрослеют, и пройдет.

– Воспитывать-это не значит потворствовать нарушениям, - настаивал Шамин.

– Вот что,-поднялся Копна.-Мнение большинства такое: курс у тебя правильный. Так держать...

"Не только от него все зависит, - подумал Куницын, - Еще повернуться может. Дело это о двух концах", Но опять-таки он ничего не сказал, кашлянул в усы и прикрыл рот рукою.

* * *

А ученики снова удрали. Стоило Степану Степановичу отлучиться к мастеру, их как ветром сдунуло.

Вскоре послышалось знакомое тарахтение автокара.

Красная тележка то и дело разъезжала по цеху. К ней привыкли, как к шуму своего станка.

На этот раз рейс был необычным. Он сопровождался свистом и криком:

– Э-гей! Полундра! Дорогу! Токари-и-пекари-и-и!

На каре ехала вся троица. Колька управлял. Боб и Мишель торчали из ящика, улыбаясь, как именинники.

– Вот оторвы!-с удовольствием засмеялся Клепко и бросился к Пепелову:-Смотри: вот клоунада!

Тележка прокатила мимо и задержалась у соседнего участка. Тотчас оттуда донеслись крики, хихиканье, возмущенный женский голос:

– Не смейте! Слышите?! Не смейте!

Автокар чихнул и покатил.

– Эгей! Полундра!

Вдруг он остановился, сдержанно рыча, будто у него не хватило силы ехать дальше. Перед автокаром, преграждая дорогу, стоял Степан Степанович.

Колька замер. Боб и Мишель по инерции продолжали улыбаться и удерживать в ящике Журку, которого они втолкнули туда так, что из ящика торчали только Журкины длинные ноги в синих кедах.

– Сеня, ты управлять можешь?-не уступая дороги и не оглядываясь, спросил Степан Степанович.

– Могу, - решительно отозвался Сеня.

– Ганна Тимофеевна, - все также не оборачиваясь, позвал Степан Степанович.

Ганна подошла к нему. Степан Степанович что-то шепнул ей, и через какие-то секунды Ганна -принесла железный лист, на котором маслом, крупно и жирно, было написано: "Везем брак!"