Вечное дерево

Журка приплелся домой, не зная, когда, как и с чьей помощью. Он позвонил и не напугался отца, шагнул в комнату. Хотя он и не напугался отца, ему захотелось показать свою храбрость, и он пробормотал:

– Эт-тя, - и рухнул по диагонали через всю комнату.

* * *

Журка так и спал на полу, по-птичьи неловко подверг нув голову и постанывая во сне. Степан Степанович не стал ни раздевать его, ни укладывать на кровать, только на всю мощь завел будильник и поставил его к самому Журкиному уху. Будильник зазвенел ровно в шесть пятнадцать, зазвенел длинно и протяжно, так что, наверное, на улице было слышно. Журка все равно не проснулся.

Степану Степановичу пришлось тряхнуть его за плечи.

– Вставай! Быстро!

Журка смотрел на него ошалело и ничего не понимал.

– Под душ! Ну!

Подождав, когда в ванной зашумит вода, Степан Степанович вышел из дому раньше обычного.

Предстоял тяжелый- день, ответственный бой: партком. Сообщение о нем было для Степана Степановича неожиданным.

– А в чем дело? Что случилось?
– спросил он у Дунаянца, сообщившего ему о парткоме.

Тот только махнул рукой и побежал по цеху.

С трудом отработал Степан Степанович этот день и сразу же в пятнадцать ноль-ноль-в партком. В приемной, к его удивлению, сидела бригада Ганны Цыбулько-Сеня, Галка, Нюся и Нелька. Их не пускали на заседание, но они все равно сидели. И оттого, что они присутствовали хотя бы здесь, в приемной, Степану Степановичу сделалось хорошо и легко.

Он решительно открыл дверь парткома. И тут первой заметил Ганну.

И еще больше приободрился, наполняясь симпатией к ней.

Но как только начался партком, как только первым заговорил Песляк, настроение Степана Степановича стало падать. Песляк говорил о том, о чем и предполагал Степан Степанович - об обмене деталями, о "кроссах" по цехам, о "пробеге автокара",-но все передавал как-то односторонне, с нажимом на ошибки. Но в то же время Песляк говорил очень искренне, озабоченно, с болью за молодежь. На этот раз его выступление было более принципиальным и более убедительным, чем в цехе. Был момент, когда Степан Степанович совсем было подпал под его аргументы, подумал: "А ведь и верно, нехорошо получается..."

– Вот я и считаю, товарищи,-продолжал Песляк, - что это не те методы, какие мы должны одобрить, да и не тот человек, который...

"Так навыдергивать что угодно можно,-в мыслях возразил Степан Степанович.
– Так можно подобрать факты, что хоть в тюрьму человека сажай". Он внутренне собрался и уже не принимал слова Песляка близко к сердцу.

Чтобы отвлечься, Степан Степанович начал разглядывать присутствующих на парткоме людей. Среди этих почти трех десятков он заметил всего лишь несколько, шесть знакомых лиц: Сережу Дегтярева, Ганну, Кузьму Ильича, Дунаянца, Пепелова и Клейко. И то, что на парткоме присутствовал Клепко и не присутствовала, не была допущена бригада Цыбулько, все это развеяло первое впечатление от выступления Песляка, что создалось было у Степана Степановича.

"Что ни говори, а он свое гнет, хотя и не прямо, и не в лоб. Даже людей подобрал, каких ему надо".

Степана Степановича удивляло, что никто не возражал Песляку (даже Кузьма Ильич, даже Дунаянц), даже вопросов не было. Никто ни в чем не усомнился.

А по рассказу Песляка все в его работе выглядело дурным, неверным, требующим осуждения и наказания.

Наконец Песляка прервали. Главный экономист завода спросил:

– Для чего же товарищ Стрелков это делал? С какой целью?

Степан Степанович с благодарностью посмотрел на главного экономиста. У того была борцовская фигура, борцовская шея. "Генерал от экономики",-для себя назвал его Степан Степанович.

– Дело не в цели,-ответил Песляк.-Товарищу Стрелкову поручили воспитание молодых рабочих. И надо было работать с ними... Я лично уверен, что индивидуально работать надо... А бригадные методы, да еще такие, какие применяет товарищ...

– Он миллионером захотел стать, - не удержался Дунаянц.
– У Стрелкова как раз тысячи не хватает.

– Пусть, - остановил его Кузьма Ильич.
– Пусть лепит. Послушаем.

Эти реплики очень подбодрили Степана Степановича.

"Значит, они просто выжидали. Значит, все нормально".

– Насчет индивидуальной работы,-снова возразил главный экономист, - так называемого шефства, этот вопрос у нас возникал и разбирался не раз, правда до вашего прихода на завод...

– Но вот вам конкретный случай. Факт,-прервал Песляк.-Давайте опираться на факты... Впрочем, извините. Это пока что мое мнение. Пусть выскажутся другие товарищи.

Слово взял Сережа Дегтярев. Степан Степанович успокоился.

"Этот развеет. Чистый парень".

– Вот так получается,-как-то сбивчиво и поспешно начал Сережа.
– Есть в бригаде товарища Стрелкова Николай Шамин. Не из легких. Но вместо того, чтобы как-то разумно подействовать, товарищ Стрелков посадил его у станка, тот ничего не делает, а деньги получает. Я лично считаю-это плохой метод воспитания, потому что он на других действует отрицательно.

– Неправда это,-негромко прервала Ганна.

– Ганна Тимофеевна, - Песляк тяжело вышел изза стола, приблизился к Ганне, что должно было означать: "Мы вам сочувствуем. Вы уж не волнуйтесь понапрасну".

– Так действительно неправда!-вскочил Дунаянц.
– Это как раз положительно подействовало и на бригаду, и на других...

– Послушаем, послушаем.
– Кузьма Ильич усадил Дунаянца на место.

Песляк молча прошел к столу, молча сел на свое место.

– Товарищи, - проговорил он очень тихо, так что нужно было напрягаться, чтобы услышать его слова.
– Дело принципиальное, речь идет о воспитании молодежи, о нашей смене, о методах... И тут надо подняться над личным.

– Вот именно!
– крикнул Дунаянц.

Песляк встал. Он стоял над всеми такой массивный, видный, с благородной сединой на висках.

– У нас партком, товарищи... Товарищ Хорошевский, вы желаете высказаться?

Хорошевский поднялся, быстро достал из папки бумаги.

– Только что ко мне поступило два заявления от молодых рабочих,-сказал он.-Хочу подчеркнуть, непосредственно ко мне, как видно, молодые люди побоялись подавать их по инстанции. Это, конечно, небольшое нарушение, но суть не в этом. Зачитываю:

"В отдел кадров такого-то завода, товарищу такомуто от Шамина Николая Васильевича, рабочего механосборочного цеха... Ввиду того, что меня не допускают до работы, а я не могу получать деньги, не имея на это права, прошу уволить меня с завода в положенный с сегодняшнего дня срок". Подпись.

Хорошевский оглядел всех пристальным взглядом и, довольный произведенным эффектом, продолжал:

– Второе заявление. Шапка та же. "От Стрелкова Виктора Степановича, рабочего механосборочного цеха... Ввиду сложившихся обстоятельств прошу дать мне срочный расчет и уволить с завода как можно быстрее".