Вечный слушатель

Стал о возлюбленной рыдать - и каждый всхлип

Угрозой был ручью: хлестало, как из бочек.

Филандер сел вблизи: чувствительный молодчик

Почел, что ведь и он из-за любви погиб,

Он тоже зарыдал, на собственный пошиб:

Оглохнешь, рев такой услышавши разочек.

Бродил поблизости еще один пастух,

Он им свирели дал, спасти желая слух:

Посостязайтесь, мол,- в игре утехи много.

Но заявился тут из темной чащи волк,

Рыдательный экстаз пастушьих душ примолк,

На волка ринулись - и кончилась эклога.

***

На каменной горе, незыблемой твердыне,

Воздвигнутой вдали земных забот и зол,

С которой кажется мышонком крупный вол,

Клюкою странника - огромный дуб в долине;

То Господу гора противостанет ныне,

Чтоб не дерзал вершить свой вышний произвол,

То, покарать решив ни в чем не винный дол,

Вдруг уподобится начавшей таять льдине,

То пламя разметет на восемьдесят миль,

Порою только дым да огненная пыль

Летят из кратера со злобой безграничной,

Да, на горе, чей пик почти незрим для глаз

(Того же хочешь ты как человек приличный),

Я и живу теперь, и это мой Парнас.

***

Вы, исполинские громады пирамид,

Гробницы гордые, немые саркофаги,

Свидетельствуете верней любой присяги:

Сама природа здесь колени преклонит.

Палаццо римские, чей величавый вид

Был неизменен в дни, когда сменялись флаги,

Когда народ в пылу бессмысленной отваги

Ждал, что его другой, враждебный, истребит.

Истерлись навсегда минувшей славы знаки,

К былым дворцам идут справлять нужду собаки,

Грязней свинарников чертоги сделал рок,

Что ж, если мрамор столь безжалостно потрепан,

Зачем дивиться мне тому, что мой шлафрок,

Носимый третий год, на рукавах заштопан?

БЕЗЗАБОТНОЙ КЛОРИМЕНЕ

Пусть он любовник ваш, младая Клоримена,

Пусть он бесстыдно лжет в рассказах обо мне,

Пусть якобы за мной и числится измена,

Я, право, посмеюсь - с собой наедине.

Я жил в неведеньи, не по своей вине,

Но рано ль, поздно ли - узнал бы непременно

Благодаря чужой - и вашей - болтовне,

Что он любовник ваш, младая Клоримена.

Что ж, вы поведали об этом откровенно.

Не будь он близок вам - об этаком лгуне

Я пожелал бы, чтоб его взяла гангрена

За столь отвратное злоречье обо мне.

Пусть испытал бы он, обгадясь на войне,

Сто лет турецкого, позорнейшего плена,

В подагре, в коликах, в антоновом огне,

Тот, кто измыслил, что на мне лежит измена.

И вот, когда бы он, переломав колена,

Сгнил заживо в дерьме, в зловонной западне,

Тогда его простить я мог бы несомненно,

И посмеялся бы - с собой наедине.

Пусть с Иксионом он горит одновременно,

И с Прометеем, и с Танталом наравне,

Иль, что ужаснее всех этих кар втройне,

Пускай пожрет его последняя геенна:

Выть вашим суженым, младая Клоримена.

К КЛОРИМЕНЕ

Когда - вы помните - являлась мне охота

Твердить вам, что без вас моя душа мертва,

Когда не ведал я иного божества

Помимо вас одной, да разве что Эрота,

Когда владела мной всего одна забота

Вложить свою любовь в изящные слова,

Когда тончайшие сплетали кружева

Перо прозаика и стилос рифмоплета,

Тогда, толику слез излив из ясных глаз,

Довольно многого я смел просить у вас,

Любовь казалась вам достаточной причиной.

О Клоримен, я вам покаюсь всей душой,

Не смея умолчать, как подлинный мужчина:

Я дурой вас считал, притом весьма большой.

***

Себя, о Клоримен, счастливым я почту,

Чуть снизойдете вы,- и тут же, в миг единый,

Я становлюсь такой разнузданной скотиной,

Что уж помилуйте меня за прямоту.

О да, выходит так: лишь низкому скоту

Не станет женский пол перечить с кислой миной;

Не сам Юпитер ли, коль представал мужчиной,

Отказом обречен бывал на срамоту?

Приявши лучшее из множества обличий,

Европу он украл, облекшись плотью бычьей,

И к Леде лебедем подъехал неспроста,

Для мужа способ сей хорош, как и для бога:

Тот сердце женщины смягчить сумеет много,

Кто к ней заявится в обличии скота.

***

Предположить, что мной благой удел заслужен,

Что ночь души моей - зарей освещена,

Что в карточной игре с темна и до темна

Выигрываю я дукатов сотни дюжин;

Понять, что кошелек деньгами перегружен,

Что кредиторам я долги вернул сполна,

Что много в погребе французского вина

И можно звать друзей, когда хочу, на ужин;

Спешить, как некогда, побыть наедине

С божественной Климен, не изменявшей мне,

О чем по временам я думаю со вздохом,

Иль, благосклонности добившись у Катрин,

Забыться в радости хотя на миг один

Вот все, чего вовек не будет с Фоккенброхом.

ЯПОНСКИИ СОН

Как-то раз, как-то раз

Я по уши увяз

Во сне, в бреду великом:

Я влез на месяц молодой

Над океанскою водой,

Над Тенерифским пиком.

Снилась мне, снилась мне

В том невозможном сне

Младых гишпанцев тройка:

Под мышки головы зажав,

Поскольку каждый был безглав,

Куплеты пели бойко.

Следом вдруг, следом вдруг

Явился мне паук

Британии поболе,

Он порывался взять реванш,

Разгрызть пытался флердоранж,

Ревмя ревя от боли.

А внутри, а внутри

Чудовищной ноздри