Ведьма войны

– Ладно… – Священник крякнул, облизнулся, сел на скамью, переставил корзину себе на колени, откинул тряпицу и решительно взялся за разделку толстой тушки жирного коричневого судака. Афоня Прости Господи же, напротив, поднялся, обогнул скамью, встал у отца Амвросия, вскинул руки у него над головой и стал ими водить, что-то еле слышно нашептывая. Однако рыба не бесконечна, особенно такая мягкая и вкусная…

– Плоть слаба. – Облизав последние косточки, священник кинул их в корзинку. – Надеюсь, господь простит мне эту скоромную малость. Пойду руки в море помою.

Отец Амвросий вышел наружу. Афоня же прошел вперед, с интересом прошел вдоль икон, поводил перед ними ладонями, понюхал горячие сальные свечи.

– Поезжай, Прости Господи, – вернулся, отирая ладони о рясу, священник. – Скажи, приплыву утром, благословлю.

– Да, батюшка, – кивнул паренек, подхватил корзинку, направился к дверям, но перед самым порогом вдруг остановился, оглянулся через плечо: – Скажи, отче… Коли служитель богов клятву им дал нести слово истины в чужие народы, об истинных богах не ведающих… Коли служитель этот заместо странствий и проповедей на острове запирается да молится один втихомолку, сие на пользу душе его пойдет али токмо в бездну греха погрузит и обиду в богах вызовет? Кои служителя подобного и вовсе отринуть могут…

– Не узнаю речей твоих, Афоня Прости Господи, – моментально побелев, хрипло произнес священник. – Откель ты слов таких набрался и по какому праву меня, отца своего во Христе, вопрошаешь?!

– Так, женщину одну встретил, – ответил паренек и вышел за дверь.

Отец Амвросий облегченно перевел дух, несколько раз размашисто перекрестился, подкрался к порогу, тихонечко толкнул створку наружу – и с воем ужаса отпрянул назад, налетев на алтарь, опрокинул его и отбежал еще дальше, пока не уперся спиной в скромный иконостас.

На крыльце стояла его давняя знакомая – язычница из рода сир-тя, именем Ирийхасава-нэ, что уже не раз настойчиво просила у священника приобщения к христианству. Зело странным, надо сказать, способом. Круглолицая и широкобедрая дикарка, одетая в бобровую кухлянку, перешагнула порог, повела носом, улыбнулась, сделала еще пару шагов.

– Здравствуй, великий и могучий белый шаман, – сказала она с легким поклоном. – Как же давно не видела я тебя! С самой-самой весны. Скажи, сколь многим смертным успел ты передать свое учение? Где я могу приобщиться великой христианской мудрости?

– Ты… Ты… Ты… – запинаясь раз за разом, никак не мог ответить отец Амвросий.

– Я пришла, – согласилась Ирийхасава-нэ.

– Порождение Сатаны! Исчадье ада! – с ужасом выстрелил в нее ругательствами священник, выставил перед собой крест на вытянутых руках. – Сгинь, сгинь! Пропади!

– Нет-нет, отче, я не должна уходить, – отрицательно покачала головой сир-тя. – Я помню твое учение. Ваш бог предавался в пустыне одиночеству и терпел там искусы от темных духов. Достойный Иисуса служитель должен обязательно устоять перед искусами. Из любви к тебе, отче, как твоя преданная ученица, я принесла тебе обязательный для православного отшельника искус.

Девушка поднесла пальцы к горлу – и в тот же миг кухлянка рухнула на пол, оставив ее полностью обнаженной. Священник чуть не застонал, увидев перед собой сильное, красивое, юное тело. Розовые языки пламени, раскачиваясь, словно поигрывали сосками высоких грудей, пробирались между ног, гладили ровные смуглые бедра, обнимали руки и плечи, явственно бегали по ее бокам и животу…

– Нет! – скрипнул зубами несчастный, пытаясь выстоять перед тройным воздействием и приворотного зелья, и любовным наговором, и прямым, навеваемым ведьмой наваждением. Нине-пухуця не желала рисковать и использовала все свои знания, дабы добиться нужной цели.

– Смотри на меня, священник! – подступила девушка и стала развязывать пояс на своей жертве. – Если деяния твои нужны твоему богу, коли он желает твоего отшельничества, ты сможешь устоять перед искусом. Ты ведь обещал Иисусу нести истинное учение в языческие земли? Но предпочел запереться здесь? Сейчас ты узнаешь, угодно ли ему такое служение!

– Я выстою! – стиснул зубы священник.

– Хочу это увидеть… – Ирийхасава-нэ стянула с него рясу, швырнула в сторону, приблизилась так, что тела соприкоснулись. Теплые мягкие пальцы девушки побежали по бокам мужского тела, и вместе с ними священника окатило обжигающей волной вожделения. Столь сильного, что оно причиняло боль, просачиваясь в каждую пору его тела и превращаясь там в маленький вулкан, затапливая его разум. – Это просто искус, священник. Это испытание. Твой бог прошел через него. Достоин ли ты его имени и своего креста?

– Я выдержу… – Отец Амвросий зажмурился. – Иже иси… Да святится…

Но пламя уже бушевало в его разуме, выжигая молитвы из памяти, плоть же стремилась вперед, отказываясь подчиняться сознанию, тело вздрагивало в конвульсиях, и если священник стоял, то только потому, что провалился в небольшую выемку между состыкованными в торец бревнами.

– Значит, ты отказался нести свет истины в заблудшие души, отче? – усмехнулась гостья, хорошо ощущавшая состояние жертвы. – Спасет ли тебя эта измена?

Ее пальцы опустились на плоть священника, заиграли на ней – и последняя плотина рухнула, терпение обратилось во взрыв, смирение в ненависть… Мужчина ринулся вперед, сбив несчастную с ног, раздавил ее собой, обрушив на свою жертву все те муки, что только что испытал, и, полностью утратив разум, – вбивал и вбивал в женщину это чувство. Вбивал, насколько хватало сил, взрывался, таял в слабости – но едва возвращались силы, как снова вцеплялся в обнаженную гостью, пока окончательно не ослабел и не провалился в полубессознательную дрему.

– Да, отче, ты силен, – услышал он слова поднявшейся с пола Ирийхасава-нэ. – Ты хорош… Иногда не знаю, чего мне хочется от тебя больше: твоей мудрости или твоей страсти. Невероятно! Всю ночь, до утра… Как волчатник пойманную ящерку… Надеюсь, твой бог так и оставит тебя бессильным смертным и ты никогда не сможешь устоять перед своими искусами.

Девушка пошла к двери. Через полуопущенные веки она казалась уже не такой фигуристой, а ее бобровая кухлянка нежданно обратилась в грубую тунику из шкуры товлынга.

– Мы еще встретимся, отче. Молись тут и дальше, а я стану тебя часто-часто навещать.

Створка открылась, закрылась. Отец Амвросий остался в тишине и одиночестве.

И позоре.

Он не смог устоять перед искушением! Отшельничество не принесло добродетели тому, кто клялся посвятить себя миссионерству. Жалкая похоть сломала отца Амвросия в считаные минуты.

И тут в памяти священника всплыла казацкая просьба, о которой сказывал накануне Афоня. Ватажники просили благословения, намереваясь отправиться в новый поход к язычникам.