Ведьма войны

– Да хватит уж, не томи! – не выдержал Силантий.

– Золотой идол есть, – подняла голову ведьма. – Бабы тоже. Полсотни воинов. Крепких, умелых, с копьями. Два десятка луков. И, знамо, тамошний колдун обязательно призовет из озера самого могучего нуера.

– Да, по бабам мы и вправду заскучали, красавица, – заулыбались казаки. Крепким молодым мужикам слова ведьмы пришлись по больному месту.

– Колдуна узнать и убить можно? – И только у немца мысли работали чуть-чуть иначе.

– Без разницы, – пожала плечами Митаюки. – Это тотем, а не зверь, разумом которого завладел шаман. Тотем станет защищать племя до тех пор, пока жив сам.

– Это мы поправим, – пообещал Силантий.

– К острову можно пройти токмо по мосту. Длинному, полтораста шагов. А у них луки.

Казаки переглянулись и стали подниматься, вытягивая из-за поясов топорики.

Побродив окрест, они нашли молодую, в один обхват, сосенку, свалили, разделали, отделив три чурбака, раскололи их вдоль, каждый на несколько тесовых досок и сели прокручивать ножами дырки. Затем сдвинули доски, наложили сверху поперечные, через готовые отверстия сбили воедино деревянными же чопиками. Прибитые между поперечными досками сучья стали ручками…

Не прошло и трех часов, как у ватаги уже имелось пять тяжелых щитов почти в рост человека высотой.

Митаюки же все кружила и кружила возле погруженного в молитвы отца Амвросия. Она очень боялась, что могучий белый шаман забудет провести над воинами обряд очищения душ и снятия грехов, укрепляющий воинов против заклинаний сир-тя. Да и в бою отчитки священника зело полезны бывают.

– А когда исповедоваться можно будет, отче? – наконец подступилась она.

– На рассвете, дитя мое! – отрезал священник. – Перед битвой священной супротив чар бесовских и порождений языческих! А до того времени на грехи свои помыслы направь и душу раскаянием омой.

– Да, отче, – поклонилась ведьма и отступила.

Шаману – видней.

На голодное брюхо казаки поднялись быстро и бодро, отстояли короткий молебен, причастились, приняв от отца Амвросия в рот по маленькой прядке вяленого мяса. Затем снарядились и двинулись к городу сир-тя, подступив к озеру вскоре после рассвета.

Их ждали. Все обитатели города собрались на ближнем берегу острова, переговариваясь и с интересом глядя через протоку на странных гостей. Они не испытывали страха. Митаюки чувствовала скорее эмоции любопытства и жалости. А также нетерпения – сир-тя ждали зрелища.

Правда, почти все воины пришли полюбоваться расправой с копьями и боевыми палицами на поясах. Жизнь в порубежье приучила здешних тотемников к осторожности. Но недостаточно – поскольку луков в толпе сир-тя юная чародейка пока не замечала. Полуобнаженные красавцы в мягких светло-серых малицах без рукавов, украшенных кисточками и шитьем, с родовыми татуировками на шеях и приглаженными волосами, собранными сзади в черные хвостики, не без жалости наблюдали за тем, как к мосту двигалась кучка дикарей в засаленных темных одеждах, поверх которых матово поблескивали металлические пластинки. Они смотрели на мужчин в тяжелых шапках, у кого заостренных, а у кого округлых, с трудом волокущих тяжелые толстые щиты и какие-то вовсе непонятные палки, примерно у половины заменяющие копья.

Остановившись шагах в двадцати от моста, дикари засуетились…

– Зажечь фитили! – скомандовал Ганс Штраубе передовому отряду.

– Снимай кулеврины! – Матвей Серьга заметил возле протоки приземистую иву с толстой веткой, растущей на высоте пояса, и, поднатужившись, поднял с опущенных носилок одну из тяжелых пушек, наложил сверху, поддернул, цепляясь гаком, и отпустил молодых помощников: – Все, братцы, дальше я сам!

Никодим и Евлампий побежали к остальной ватаге.

Отец Амвросий вытянул руку в сторону сир-тя, громко потребовал:

– Покайтесь, заблудшие, спасите души свои от геенны огненной!!!

Старый шаман сир-тя, похоже, воспринял это как вызов и ударил в бубен, закружился и запел. Лицо и руки старика были тощи, как ветки можжевельника, покрыты черными пигментными пятнами, но в длинном свободном балахоне он казался вполне себе крупным мужчиной, а голос его звучал ясно и звонко:

– Приди, брат мой по крови! Приди, друг мой верный! Приди, отец племени нуеров, и вступись за детей своих! Покажи нам силу свою! Покажи нам благословение свое!

В центре озера зародилась волна и покатилась к острову, обогнула с юга, ворвалась в протоку и вздыбилась, обратившись в огромное чешуйчатое тело, увенчанное гигантской змеиной головой.

Нуеры, что пытались поглотить казаков на морском берегу, по сравнению с ним вспомнились сущими шмакодявками.

Митаюки попятилась, судорожно вцепилась в молоденькую березку, сразу закачавшуюся от столь сильного рывка.

Огромный тотем распахнул алую пасть, украшенную двумя изогнутыми зубами в размер человека, и зловеще зашипел.

– Пли! – махнул рукой немец, и в пасти расцвели темно-красные пятна.

Нуер захлопнул пасть, ринулся на врагов. Казаки моментально присели за щиты, выставив вперед копья. Удар огромной головы разметал людей, как легкие веточки. Змей вскинулся, выбирая жертву, – но тут грохнул выстрел кулеврины. Куда попал муж – ведьма не поняла, но попал больно. Нуер изогнулся, зашипел, повернулся к белому облаку, расплывающемуся среди ветвей ивы, метнулся…

– Нет!!! – Душа ведьмы содрогнулась от страха, и Митаюки, бросив березу, сделала шаг навстречу чудовищу, выставила вперед руки, всей своей волей пытаясь вцепиться в разум огромного тотема. Справиться с волей столь могучего зверя она не могла и не пыталась. Просто заставила чуть-чуть промахнуться, и удар пришелся не в Матвея, а рядом с ним, в пустую землю.

Тут же чародейку скрутило болью. Шаман заметил нежданного врага и теперь мстил за своего покровителя. Митаюки упала, содрогаясь в судорогах.

– Дитя мое! – Священник опустился рядом на колено и широко перекрестил ее нагрудным распятием. – Господи Иисусе Христе, сыне божий, огради чадо сие святыми твоими ангелы, молитвами всепречистыя владычицы нашея, силою честнаго и животворящаго креста, святаго архистратига и прочих небесных сил бесплотных…

Боль стала отпускать. В невидимой схватке колдовских чар полубезумный священник почти не уступал духовной силой умудренному опытом шаману.

Матвею заминки вполне хватило, чтобы накинуть на ветку вторую кулеврину, ткнуть фитилем в запальник. Жахнул выстрел. Выпущенное в упор ядро прошило чешуйчатое тело насквозь – нуер злобно клацнул пастью, покачался, как бы приходя в себя, и с хрипом кинулся вперед. Толстая ива от могучего удара в середину кроны вся содрогнулась, затрещала, но выдержала. Укрывшийся за ней казак выхватил саблю, рубанул мелькнувшее рядом жало, поднырнул под ветку, уходя от удара с обратной стороны, кольнул в тело – однако против толстой чешуи клинок оказался слаб, не пробил.