Ведьмина ночь

— Тогда я пойду, что ли, — Афанасьев поднялся. — А то полночь скоро…

— Иди, иди…

И я поднялась.

— А ты оставайся, — Марк Иванович подвинул еще один бутерброд. — Сейчас он провожу куда… места, сама видишь, хватает. При бабке моей пяток горничных было, да тройка лакеев, и кухонная прислуга опять же, а супруга моя покойная как-то от сама управлялась, даром, что ведьма… и я от привык. Тихо, спокойно… слушай, может, вовсе останешься?

Идея явно пришлась ему по душе.

— Не стоит, — покачал головой Афанасьев и поглядел на меня. Взгляд у него был тяжелым. — А ты, Ласточкина, смотри… шанс у тебя есть. Не сглупи только.

— Ага, — выдавила я и-таки подавилась, то ли крошкою хлебной, то ли бужениной, то ли суровым этим наставлением. Главное, закашлялась так, что, думала, все, душу отдам. А как откашлялась, то и обнаружила, что Афанасьев сгинул.

Как не было.

— А вещи? А… холодильник? — я посмотрела на мэра, а тот лишь руками развел.

— Вернется, — сказал он, но как-то без особой убежденности. — Или вернет… на кой ему твой холодильник?

Вот… тоже хотелось бы знать.

Комнату мне выделили на втором этаже. Просторную и светлую, пусть даже слегка запыленную. И по запаху ясно, что давно уж тут никто не жил.

Но я не привиредливая.

— Вот, — мэр самолично принес белье, белое и в махонькие незабудочки. — Вы уж тут сами… но если помочь надо, то…

— Не надо, — я белье забрала. — Спасибо. Можно, я окно открою, проветрю?

— Отчего ж нет.

— Мало ли… новое место, новые порядки.

Он улыбнулся и подошел к окну, сам распахнувши створки. А лунный свет, перебравшись через подоконник, коснулся его лица. И то изменилось, на долю мгновенья всего, я и понять-то толком не успела, кроме разве что…

— Воздух у нас хороший. Свежий… места вот заповедные.

— Упыревка…

— А то, первое упоминание о ней восходит к тысяча сто двадцатому году, — сказал Марк Иванович, не скрывая гордости. — Когда предок мой славный… впрочем, вам оно вряд ли интересно.

— Отчего же. Очень. Если уж я жить тут собираюсь, — я осторожно присела на край кровати.

Ветхою она не выглядела, скорее наоборот, мебель в комнате отличалась той тяжеловесной добротностью, которая на века.

— Тогда уж лучше завтра. А то время позднее…

— Извините, что побеспокоили.

— Ничего.

Странный разговор. И не уходит, будто… ждет чего? Нет, не того, чего порой мужчины ждут от молодых и красивых женщин. Ладно, не буду врать, что сильно молода, да и с красотой у меня дела так себе обстоят. Но тут явно не наш случай.

Будто… что-то я спросить должна.

— Что за роща? — спрашиваю. И понимаю, что угадала правильно.

Морщинки на лице Марка Ивановича разгладились.

— Место это… особое… для таких, как вы… — и снова смотрит.

— Силы? — тихо спрашиваю я. — Здесь?

Слышала…

Читала. Ладно, читала я о местах силы, особых, где эта самая сила из земли изливается. И взять её можно вот так, с легкостью, и столько, сколько в себе удержишь.

Нас даже возили к Ипатьевскому роднику.

И пить позволяли.

И наставница долго читала лекцию о том, что регулярные посещения подобных мест весьма способствуют развитию дара. Только вот посетить их непросто. Не всякого пустят хранители, не всякому дорогу откроют. И почему-то, если слухам верить, открывают все больше родовитым, признавая за ними право…

Обидно было.

Горько.

Но все-то места известны да учтены. И подлежат особому контролю, а еще к ним тянутся вереницы… паломников? Ходоков? Просто жаждущих прикоснуться к силе, ибо даже простого человека способна она исцелить.

Или наоборот.

Но вот…

— Как?

Марк Иванович руками развел.

— Так… вышло. Давно… говорят, что во времена незапамятные, еще до того, как земли сии князю отошли, были тут болота.

На подоконник опустилась толстая ночная бабочка.

— А на болотах тех змей жил, цмок, преогромный и прелютый. Спал во глубинах. А коль просыпался, то начинал грабить да изничтожать все живое, до чего дотянется.

Сказка.

Из тех, кому самое место на страницах «Краткого курса народного фольклора».

— Особенно человечину жаловал… — Марк Иванович бабочку аккуратно на ладонь поднял да к окну поднес, руку тряхнул и пробормотал: — Лети уже, бестолковая… тоже не разумеете, что не всякий свет — есть жизнь. Так вот, многие ходили цмока воевать. Не за людей, само собою, за сокровища, которые тот в логове подземном собрал. Очень уж любил злато-серебро тот цмок, да каменья всякие.

Цмоки…

Цмоки — суть один из образов дракона, а по некоторым версиям — Великого Змея, правда, если последнего легенды наделяли не только силой, но и мудростью, то Цмоки были тварями не слишком умными, но весьма и весьма жадными.

— Но цмок был силен. И многие дружины полегли близ логова его. И богатыри. И маги. И просто хитрецы, которые норовили обманом одолеть. Отравою там или зельем каким. Но нет… огненная кровь текла в жилах того цмока, вот и не брали его яды.

— Так как же одолели?

— А так… случилось ему однажды разорить деревеньку. И люд он угнал с собой…

…а еще наш наставник по фольклору говорил, что цмок, как и многая иная фольклорная нежить, — суть образ собирательный. Времена тяжкие, то набеги, то войны, то чума какая. Вот и воплощались все эти беды неодолимые в воображении людском, преобразовывались, порождая чудовищ.

И героев.

Ибо не бывает такого, чтобы чудовище да без героя, его повергшего, существовало.

—…только одна женщина спасла сына своего. Укрыла в подполе да взмолилась богине, просила о защите. И так молилась, что сердце отдала свое.

И жертвы добровольные оттуда же.

Правда, про жертвы на курсе прикладной ритуалистики совсем-совсем другое говорили, но тут уж понятно, в науке без разночтений никак.

— И богиня отозвалась?

— Само собой. Спустилась она. И коснулась чела детского, наделив мальчика особою светлою силой. Стал он расти и вырос в богатыря, равных которому не было… за три дня…

— И три ночи.

— Верно, — согласился Марк Иванович. — И отправился он по следу цмокову. А по пути находил многих людей мертвых да пожранных. Гневом переполнялось сердце его. И когда увидел он гору посеред болота, то и шагом болото преодолел. Кулаком ударил да и расколол камень. А цмока, который сунулся было из норы, за глотку схватил. И шею ему свернул.