Ведьмы из Броккенбурга. Барби 2

Не дожидаясь, пока его имя будет вспомнено, здоровяк на скакуне почти поравнялся с удирающим фаэтоном — и всадил заряд картечи в упор, едва не разорвав в клочья удирающих беглецов. Бандолет был снаряжен лишь малой толикой пороха, а роль картечи выполняла древесная стружка, но все равно бахнуло внушительно, чертовски достоверно.

— Меняемся! — закричал мужчина на козлах, державший поводья.

Пересев на свободное место и отдав управление лошадьми своей перепуганной спутнице, он потянулся к багажной нише, где лежали небольшие пороховые бомбы с коротким фитилем, одновременно вытаскивая из кармана простое солдатское кресало…

Барбаросса не без труда смогла оторвать взгляд от оккулуса. Какая бы чертовщина там ни творилась, она не вправе терять попусту ни секунды, иначе ее собственная жизнь уже в самом скором времени тоже превратится в пьесу, причем крайне паршивую и с дурной концовкой.

Стряхнув с плаща колючую сентябрьскую морось, она двинулась в сторону сундучка Котейшества, стоявшего в ее углу. Сундучок не был заперт — Котейшество никогда не утруждала себя лишними мерами безопасности, кроме того, здесь, в Малом Замке, любой замок служил не столько защитой, сколько вызовом для двенадцати чертовок, только и ждущих возможности запустить в него ручонки.

Распахнув сундучок, Барбаросса быстро перебрала пальцами его небогатое содержимое — расческа с костяной ручкой, все еще хранившая несколько густых каштановых нитей хорошо знакомого ей оттенка, пара склянок цветного стекла, закупоренных бумажными пробками — в них Котейшество хранила некоторые из своих декоктов, которые не хотела оставлять в университетской лаборатории, яшмовая заколка в виде бабочки, шерстяной шарф, пара потрепанных перчаток, кулечек с засахаренными орехами, небольшая шкатулочка для гигиенических надобностей с ватными шариками, пропитанными вытяжкой из ивовой коры…

Некоторые эти вещицы были ей хорошо знакомы. Котейшество обзавелась ими еще на первом круге, когда они обе были не «батальерками», а бесправными школярками, обитающими в сырых, продуваемых всеми ветрами, дортуарах Шабаша. Тогда у них не было дровяного сарая, в котором они могли бы уединиться или который могли бы использовать в качестве собственной лаборатории, единственным крохотным кусочком территории, который они отвоевали в собственное пользование, был закуток в подвале. Подвал использовался в качестве топочной, большую его часть занимала огромная пузатая печь, в недрах которой билось злое оранжевое пламя. Там всегда было отчаянно душно, едкий дым лез в глаза, от угольной пыли щекотало в носу, кроме того, беснующиеся в топке языки огня нервировали Барбароссу, не переносившую вида открытого пламени, но это было их крохотное пространство, их крохотный мир, в котором им удавалось проводить иногда целые часы наедине друг с другом…

Барбаросса, на минуту забывшись, перебирала пальцами все эти смешные мелочи, хранящиеся в сундучке. Не то. Всё не то. Все эти милые кусочки чужой жизни, некоторые из которых были пропитаны их совместными воспоминаниями, были бессильны против твари, запертой в ее теле, как конфетные фантики — против изготовившейся к атаке пехотной терции. Ностальгическая херня, не более.

Пальцы Барбароссы дрогнули лишь единожды — коснувшись окованной железом шкатулки из дерева, пристроенной у стены сундука, весьма увесистой шкатулки, содержимое которой было ей превосходно известно, несмотря на крохотный заговоренный замочек. Она часто видела, как Котейшество управлялась с теми штуками, что лежали внутри, управлялась легко и непринужденно, как придворная дама — дюжиной разнообразных вилок за ужином. Возможно… Барбаросса отложила шкатулку в сторону, лишь секунду подержав ее в руках. Возможно, ей и самой придется пустить в ход эти инструменты, если дело обернется плохо. Но пока они ей не нужны. Пока ей нужны записи и ничего более.

Перебирать вещи Котейшества было тяжело. Кружевные платки с незнакомыми монограммами и вензелями, которые они находили на улицах, были тщательно выглажены и аккуратно лежали стопкой. Корешки от театральных билетов пожелтели от времени, но были аккуратно схвачены ниткой. Валяющиеся россыпью пуговицы, которые Котейшество вечно не успевала пришить к своему дублету, превосходно начищены. Копаясь в ее сундучке, Барбаросса ощущала себя варваром, разоряющим изящно и аккуратно устроенный кукольный домик.

А стала бы Котейшество так же бесцеремонно копаться в ее собственных вещах? Барбаросса криво усмехнулась. Едва ли. Ее собственные вещи в большинстве своем представляли собой инструменты оставленного ею ремесла, да и те были тщательно укрыты во многочисленных тайниках Малого Замка. Заржавевшие от долгого бездействия отмычки, ножи — трофейные и ее собственные — дешевые кольца, которые она так и не успела загнать в Унтерштадте, прочее барахло, больше похожее на содержимое походного сундука повидавшего жизнь ландскнехта, чем шестнадцатилетней ведьмы. Ха! А ведь когда-то, пытаясь извести щелоком въевшиеся в мясо разводы от смердящих угольных ям Кверфурта, она думала, что в Броккенбурге будет одеваться в шелка и парчу, как баронесса, а есть золотой вилкой на фламандском фарфоре…

То, что она искала, обнаружилось на самом дне сундука. Тетрадь Котейшества по Гоэции. Пухлая, исписанная так густо, что даже в глазах немного пощипывало, стоило только ее распахнуть, она вмещала в себе куда больше знаний, чем полагалось иметь ведьме третьего круга. Недаром Котейшество пропадала в библиотеках в то время, когда ее сестры беспечно кутили в «Хексенкесселе» или высаживали зубы своим приятельницам из других ковенов. Едва прикоснувшись к ней, Барбаросса ощутила, как Цинтанаккар слабо заворочался в ее левом легком. Что это было? Тревога, которой он невольно себя выдал? Или просто рефлекторное движение его состоящего из меоноплазмы тела, что-то сродни шевелению во сне?

Спи, сука, подумала Барбаросса, жадно распахивая тетрадь, спи сладко, мой милый. Я сверну тебе шею еще до того, как ты успеешь выбраться из своей кроватки и надеть тапочки…

Читать записи Котейшества было непросто. Оберегая свои записи от посторонних, она использовала в письме простой шифр, меняя значения букв и подставляя лишние слоги. Это не представляло затруднения для Барбароссы — этот шифр был их совместным с Котти изобретением — лишь замедляло чтение. Но она недооценила того, сколько гоэтической премудрости может вмещаться в одной только пухлой тетради. Та была исписана всплошную, так густо, что даже муравью было не пробежать между исписанными строками, пестрила мастерски сделанными иллюстрациями, точно копирующими демонические печати и сигилы, необходимые для вызова. Десятки, сотни… Во имя яиц Сатаны, их здесь тысячи! Барбаросса едва не застонала. Она совсем забыла, до чего бесчисленно воинство демонов на адском жаловании.

Барбаросса нетерпеливо пролистывала тетрадь Котейшества, прыгая взглядом по абзацам. Одни лишь общие вводные, которые она и сама мельком помнила со времен первого круга. Никчемные теории, перемежающиеся красиво выписанными миниатюрами, изображающими устройство Ада — по Данте, Суиндену, Босху, Мильтону, Боттичелли, Блейку и хер знает, кому еще. Все это ей сейчас не требовалось и не представляло интереса. Если кому-то и суждено изучать географию Ада, то это будет ее душа, выскользнувшая из выпотрошенного Цинтанаккаром тела…

Одна первосила, источник всего сущего — Сатана. Четыре великих адских архивладыки — Белиал, Белет, Столас и Гаап. Семьдесят два их приспешника, великих адских сеньора — герцог Агарес, маркиз Самигина, герцог Велефор, маркиз Аамон, король Паймон, принц Ситри, король Белет, маркиз Лерайе, герцог Зепар, король Пурсон, губернатор Моракс, граф Ипос, герцог Аим, маркиз Набериус…

Не то! Все не то! Охранный демон не может входить в касту адских сеньоров, он прислужник, хоть и чертовски ловкий, по тамошним меркам не сильнее свинопаса. Если она найдет, кому он подчинен или в чьем родстве состоит…