Ведьмы из Броккенбурга. Барби 2

Она быстро пробежала взглядом по стойке с рапирами. Малый Замок никогда не располагал большим фехтовальным инвентарем, те образцы, что в нем содержались, были собраны многими поколениями предшественниц, оттого смотрелись не как тренировочный арсенал, в котором все клинки одинаково сбалансированы и выглядят сестрами-близнецами, а как груда разнородных трофеев, добытых невесть в каких боях и стычках. Разномастные гарды, клинки разного строя, эфесы самых причудливых форм… Все они были хорошо знакомы Барбароссе, как члены не очень дружной, но большой семьи, каждая имела свое имя и характер.

Она заметила, что Каррион взяла «Стервеца» — тридцатидюймовый клинок, баланс смещен на два пальца к острию из-за облегченной рукояти, массивная гарда с литыми кольцами. Такой клинок не выбирают, когда готовятся к затяжной баталии, он тяжеловат для долгой работы, вероятно, сестра-капеллан рассчитывает на резкие быстрые атаки и соответственно этому выбрала оружие. Чтобы держаться с ней наравне, ей самой стоит взять кого-нибудь из близких родичей «Стервеца» — к примеру, «Шпору» или «Принцессу-Стерву». Можно и «Разлучницу» — та, хоть и массивнее, длиннее на два дюйма, а значит, сулит некоторое преимущество, если уметь держать дистанцию…

— Барбаросса!

— Да, сестра? — пальцы Барбароссы, коснувшиеся было «Разлучницы», дрогнули на рукояти, так и не успев сомкнуться.

Каррион стояла в очерченном краской кругу с рапирой на плече, медные пальцы небрежно сжимали эфес. В противовес великосветским блядям, сооружающим на голове целые дворцы из покрытых лаком кос, многие фехтовальщицы коротко стригут волосы, чтоб пряди не лезли в лицо. Каррион, однако, не придерживалась ни одной из этих крайностей. Волосы она стригла коротко, но не очень, несимметричным каре, прикрывающим левую сторону ее лица почти до подбородка. Оттого Барбаросса видела лишь один ее глаз. Внимательный, холодный небесно-голубой глаз, глядящий прямо на нее. В душу — если под слоями измочаленного мяса, медленно пожираемого демоном, в самом деле еще оставалось какое-то подобие души…

— Я сказала тебе, что ты можешь пройти в круг для фехтования, Барбаросса. Но разве я говорила, что ты можешь выбрать оружие?

Где-то в груди сладострастно причмокнул губами Цинтанаккар, ощутив ее страх и беспокойство.

— Но я…

— В круг, Барбаросса.

Стоять в фехтовальном кругу без оружия в руке было непривычно и неестественно. Лишенная привычной тяжести правая рука беспомощно висела, будто плеть. Пальцы тщетно то сжимались, то разжимались, пытаясь нащупать несуществующую рукоять.

— Позисьон уно, сестра Барбаросса. Будьте любезны.

Она покорно встала в первую позицию — тело повернуто правым боком к противнику, вес выровнен строго между ног, колени почти прямые. Вооруженную правую руку полагалось выпрямить в направлении противника на уровне плеча. Барбаросса так и сделала, держа воображаемую рапиру. Паскудное ощущение — даже учитывая то, что сама Каррион принимать стойку не спешила.

Это не бой. Урок, который собиралась преподать ей Каррион, не лежал в плоскости фехтовального мастерства. Что-то другое. Барбаросса набрала воздуха в грудь, стараясь разделить внимание между рапирой Каррион, безучастно ковыряющей пол, ее ногами в старых ношенных чулках, выбивающихся из-под черных кюлот, и угловатыми плечами.

Не бой, лишь имитация.

Каррион собирается дать ей почувствовать на своей шкуре, до чего неудобно стоять безоружной против пусть и тренировочного, но клинка. Возможно, она продержит ее так все четыре минуты, прежде чем соблаговолит принять извинения и…

Рапира в руке Каррион шевельнулась. Лениво, как бы обозначая движение, а не выполняя его в полную скорость. Барбаросса даже не успела заметить того мгновения, когда показная медлительность обернулась хищной целенаправленной стремительностью, но хорошо ощутила, как клинок обжог ее предплечье. Как будто бы даже и не коснулся его, пролетел мимо, но мгновеньем позже по руке, от локтя к запястью, хлестнуло колючей болью, от которой рука едва не подломилась, точно сухая ветка…

Больно, сука! Больно!

Тренировочные клинки только кажутся легкими прутиками, упругая и гибкая сталь, из которой они выкованы, оставляет на теле даже сквозь ткань знатные фиолетовые полосы и узоры, получше, чем от иного батога. Орудуя такой штукой, всего за полчаса можно исхлестать человека так, что он будет выглядеть словно его прогнали через шпицрутены, а нижняя рубаха после такого будет годна только на тряпки — даже если удастся отпарить заскорузлые лохмотья, в которые она превратилась, от лопнувшей спины, проку от них уже никакого…

Многие ковены использовали на уроках по фехтованию подбитые ватой костюмы, но Каррион скорее собственноручно подожгла бы Малый Замок, чем позволила держать что либо подобное в фехтовальной зале.

Еще один удар — еще одна обжигающая полоса на предплечье.

— Ты не парируешь, Барбаросса.

Чем, блядь? Чем, блядь, она должна парировать свистящий клинок в руках Каррион?

Барбаросса шевельнула пустой рукой, пытаясь представить, как перехватывает невидимым лезвием рапиру Каррион, вновь замершую у пола. Нелепо, обидно и унизительно. Но если она будет двигаться достаточно быстро, возможно…

«Стервец» в руке Каррион вновь шевельнулся. В этот раз он двигался медленно — не просто плавно, а насмешливо медлительно, так опытные учителя фехтования намечают удар, чтоб бестолковый ученик сумел рассмотреть движение на всей его траектории и перехватить на середине. Барбаросса стиснула зубы, пытаясь предугадать это движение и в какой-то миг, короткий, как последний вздох повешенного, угадала его. Клинок Каррион как будто бы заходил из нижней позиции, метя ей в живот, но это было обманное движение, призванное отвести ей глаза, теперь она отчетливо видела это, дьявольски коварный финт. В последний миг перед атакой он качнется влево, чтобы потом выписать горизонтальную петлю и ужалить ее в незащищенный правый бок.

Хитро, Каррион, очень хитро, но ты не напрасно спускала с меня по сто шкур на тренировках. Сестрица Барби, может, не первая рапира Броккенбурга, но тоже кое-что смыслит в фехтовании…

Она вовремя раскусила этот коварный удар. Успела просчитать его траекторию, успела сместить вес к пяткам и сделать половину разворота корпусом, готовясь резко повернуться на каблуках, пропуская удар справа от себя…

Финта не было.

Рапира Каррион не стала делать ложных выпадов и хитрых петель. Почти дочертив до конца уже просчитанное Барбароссой движение, она вдруг дернулась на середине, едва заметно для глаза сместившись в пространстве. Может, на дюйм или два. Но это крохотное едва уловимое движение вдруг мгновенно изменило траекторию, да так, что Барбаросса, крутанувшись, сама подставилась под него самым паршивым образом. «Стервец» впился ей в бедро, вспахав его снизу вверх почти до паха. Славный удар, хлестнуло сухо и громко, точно кто-то перетянул стальным шомполом говяжью тушу.

Барбаросса зашипела.

Больно. Очень больно. Каррион не щадила своих учениц и била всегда в полную силу. Судя по тому, как горела кожа, на ляжке осталась знатная полоса толщиной с палец. Часть роскошного узора, который обнаружится вечером, стоит лишь ей снять с себя дублет и верхнюю рубаху. Тщетно Котейшество будет смазывать эти багровые и сизые полосы зельями, пахнущими водорослями и землей, они будут напоминать о себе всю следующую неделю и невыносимо зудеть.

Если она у нее будет — эта следующая неделя…