Ведьмы из Броккенбурга. Барби 2

Каррион никогда не фехтовала в какой-то определенной манере, держась единого выбранного стиля. Она легко переключалась от тяжеловесной болонской школы с ее рубленными ударами, больше приспособленными для тяжелого клинка, чем для шпаги, на французскую, легковесную, наполненную собственным темпом «шаг-удар», напоминающую вольную музыкальную рапсодию, или на неаполитанскую с ее короткими резкими движениями, почти лишенными элементов уклонения и парирования. Неприятная манера для любого противника, заставляющая его на ходу менять привычные схемы и паттерны.

Много же чести — фехтовать с безоружным…

Барбаросса взмахнула пустой рукой, обозначая удар, но Каррион не купилась на этот трюк — полоснула рапирой навстречу, да так, что чуть не отшибла ей все пальцы на руке. Второй удар — расплата за дерзость — последовал еще быстрее, ткнувшись ей в левую грудь и едва не заставив вскрикнуть от боли.

Это не было шутливой игрой. Не было легкой трепкой, которую иногда задает учитель фехтования нерадивому ученику, обидными уколами демонстрируя его несостоятельность как противника. Каррион орудовала рапирой совершенно серьезно, в полную силу, не сдерживая руки, не отсчитывая трехсекундных пауз после каждого попадания, не подавая ей никаких жестов. Серо-голубые глаза, почти скрытые густыми волосами, тусклые и холодные, как прозрачные топазы, равнодушно смотрели сквозь нее, в то время как послушный «Стервец», едва слышно поскрипывая в медных пальцах, наносил все новые и новые удары, каждый последующий еще точнее и безжалостнее предыдущего.

Это не бой, поняла Барбаросса, получив еще три ужасно зудящих полосы поперек груди и живота. Это самая настоящая порка, унизительная и позорная. Вот что приготовила для нее Каррион, вот как намеревалась вознаградить за пропущенный урок…

Ах, дьявол! Больно!

Не в силах ни контратаковать, ни парировать, Барбаросса вертелась из стороны в сторону, силясь разминуться с рапирой в руке сестры-капеллана, но собирала на себя куда больше ударов, чем пропускала. В какую бы сторону она ни повернулась, рапира Каррион мгновенно настигала ее, обжигая, чтобы через секунду, не дав даже набрать воздуха сквозь зубы, ужалить еще раз, найдя самое уязвимое место. Не поединок — чертова травля. Лучше бы уж приказала снять рубаху — и отхлестала плетью поперек спины, чем так…

Пытаясь найти противодействие этому губительному ливню из обжигающих ударов, Барбаросса старалась двигаться так, как предписывает дестреза, древнее испанское искусство фехтования. Именно дестрезу ставила во главу угла Каррион, обучая их фехтованию, гоняя по всей зале, считая ее наиболее эффективной и универсальной школой, овладеть которой требуется в первую очередь. Сестрица Барби и думала, что овладела — до сей поры…

Дестреза требовала нарисовать под ногами умозрительный «Магический круг», он же «Круг Тибо», внутри которого требовалось перемещаться в процессе поединка. Не в диаметральных направлениях — слишком длинные и предсказуемые — а в коротких, хордовых и радиальных. Не я привязана к кругу, а круг ко мне, твердила себе Барбаросса, отмеривая короткие приставные шаги, двигаться надлежит резко, но так, чтобы цепочки резких движений сплавлялись в единое, продуманное и плавное…

Херня. Полная херня. Злосчастному Жерару Тибо, полосовавшему рапирой незадачливых учеников и, надо думать, имевшему от этого немалый стояк, ни хера не доводилось фехтовать, лишившись пальцев на левой ноге и без оружия в руках. Иеронимо Каранза наверняка не выходил на бой с голыми руками, имея против себя не свинопаса с деревянным мечом, а Черное Солнце Каррион, лучшую рапиру Броккенбурга. Альваро де ла Вега не считал каждое мгновение своей жизни, ощущая, как копошится во внутренностях крохотный голодный демон, уже повязавший себе на шею вышитую салфеточку в ожидании трапезы…

Дестреза, прославленное искусство испанских мастеров, ничуть не выручало ее. Удары Каррион сыпались градом, настигая ее на каждом шагу, в какую сторону бы она ни двигалась, а чертов «магический круг», который она мысленно нарисовала вокруг себя, увы, не служил ей защитой, больше связывая ноги, чем спасая от ударов.

Не скулить, приказала она себе, медленно отступая, пытаясь по крайней мере ловить удары на руки и чувствуя, как опухают предплечья. Каррион вознамерилась учинить тебе взбучку и, черт возьми, она своего добьется, просто держись стойко, чтобы у нее не было причин упрекнуть тебя в трусости — иначе она вытряхнет из тебя душу…

Барбаросса попыталась сделать обманный шаг вбок, чтобы выиграть себе хотя бы секунду, но «Стервец», только того и ждавший, взвился и полоснул ее по неприкрытой шее, да с такой силой, что Барбаросса, не удержавшись, вскрикнула. Точно сорок оводов одновременно ужалили ее в кадык. Сука, до чего больно…

Она вдруг ощутила, как пульсирует под ребрами Цинтанаккар. Без сомнения, он чувствовал происходящее и радовался ему, ее боль питала его, насыщая и забавляя, служа приятным аперитивом для той боли, которую он для нее заготовил. Сучья мразь… Вытащить тебя… Раскаленными щипцами… Раздавить гадину, чтоб лопнул, как застоявшийся гнойный пузырь, как…

Она шагнула в сторону, намереваясь разминуться со «Стервецом», но этот шаг оказался лишним. Мгновением позже рапира хлестнула ее по левому плечу, да так, что вся рука враз сделалась не то деревянной, не то глиняной, а от плеча до самых кончиков пальцев потекли, ветвясь и переплетаясь, огненные ручьи.

— Неверно, — спокойно и холодно произнесла Каррион, не наградив ее даже кивком, — Ты шагнула перпендикулярно удару и совершила ошибку. Твои ноги не слушаются тебя.

Мои ноги скоро сожрет тварь из Преисподней, если еще прежде они не…

Следующий удар — левая голень. Следующий удар — правое бедро. Следующий удар…

Блядский «магический круг» лопался под ногами. Заточенная в нем, точно гомункул в своей склянке, она лишь сковывала себе маневр, вновь и вновь подставляясь под удары. Чертова дестреза не помогала, все ее принципы и правила или не работали или работали против ее самой. Напрасно она пыталась оживить в памяти заскорузлые гравюры-репродукции из «Понимания Дестрезы» де ла Вега и «Академии меча» Тибо, которые она штудировала вечерами. Все эти дуэлянты с обнаженным торсом, тщательно писанные каким-нибудь сладострастным евнухом, разили друг друга рапирами легко и изящно, в то время как она сама судорожно металась из стороны в сторону, осыпаемая ударами, не обращая внимания на боль, силясь только не упасть под натиском Каррион.

Каррион, казалось, не было нужды в фехтовальных приемах. Она двигалась не на полусогнутых ногах, как велели все известные Барбароссе фехтбуки и наставления, а на прямых, с ровной, как спица, спиной. Разила не мягкими порывистыми движениями, как приличествует мастеру клинка, а короткими, прямыми, будто бы случайными, но каждое такое движение, выглядевшее случайным, оказывалось роковым, неизбежно оканчиваясь разящим прикосновением стального лезвия.

Барбаросса попыталась сократить дистанцию до минимума, лишив «Стервеца» пространства для маневра — рапира безжалостно жалила ее короткими тычками в грудь и бедра. Барбаросса пыталась отступать, держась на длинной дистанции — рапира легко поспевала следом, полосуя прикрытые тонкой тканью предплечья, ребра, ключицы…

— Лишний шаг. Неверно.

Барбаросса едва не взвыла, когда стальной прут чиркнул ее по колену, превратив его в один крохотный сверхплотный кокон из костей и боли.

— Нарушено равновесие. Неверно.

«Стервец» раскромсал ей левую лопатку, поймав в момент отступления, хладнокровно, как нож в руках повара кромсает куропатку, которую следует подать на обед.

— Это был «mandoble», не длинный «arrebatar»[4], ты совершенно напрасно отступила.

Подбородок. Снова левое бедро. Правый локоть. Шея.