Ведун
Шрифт:
— Да за тобой пришел, — честно сказал Бурый. — Есть для тебя подарок.
— Подарок? Давай! — Сноп протянул руку.
— Экий ты прыткий. Не тут он. И путь к нему неблизок. Пойдешь?
— Э! С чего мне тебе верить, ведун?
— Девка, коей я оберег подарил… Как, хорошо у ней?
— Подросла, — осторожно ответил Сноп. — Похорошела. Титьки отросли. Хочешь ее взять?
— На что мне девка! — качнул головой Бурый. — Я спросил: как она со скотиной управляется? Ладно?
— И тут добре, — признал Сноп. — Хороший ты ей оберег подарил. Жаль, что только ей.
— Тоже хочешь?
— Хочу! — воскликнул Сноп. Глазки загорелись.
—
— А такой есть? — недоверчиво спросил Сноп.
— Есть, — кивнул Бурый. — Как не быть.
— Я таких не видал!
— Да кто ж тебе покажет, — усмехнулся Бурый. — Много ты с князьями, боярами якшаешься?
— Так то нет, — вздохнул Сноп. — А у них — есть?
— А как по-твоему боярами становятся? — усмехнулся Бурый. — Ладно. Вижу, не получилось у нас разговора. Дальше пойду.
— Эй, постой! — воскликнул Сноп, хотя Бурый никуда уходить м не собирался. — Так ты о таком подарке!
— А сам как думаешь?
— Не уходи! Я согласен! Дурак я по-твоему, от такого отказаться?
— Теперь вижу, что не дурак, — сказал Бурый. — Потому и понимать должен: за добрый дар и отслужить надо добре. Готов?
— А не обманешь? — В Снопе опять проклюнулась подозрительность. — Побожись!
— Волох мне видак: коли сослужишь ту службу, о коей я прошу, будет тебе оберег истовый на телесную крепость и добра умножение.
— И что боярином я стану! — не унимался Сноп.
— Вот тут клясться не буду, — отказался Бурый. — То от тебя уже зависит.
Сноп настаивать не стал. А то, что в боярстве будущем Бурый ему помочь отказал, даже помогло. Убедило, что не обман ведун затеял. Сноп услышал, что хотел. Чего жаждал. Посули желанное человеку — и он во что хошь поверит. Ну да Бурый его обманывать и не собирался. Будет Снопу оберег честный. И на крепость и на умножение. Волох всякому богатству-скоту владыка. А будет он Снопу помогать иль нет, от самого Снопа и впрямь зависит.
— Собирайся, — сказал Бурый. — Два дня пути нам. До места. Столько с собой и бери. Нам.
— Ага. Верхами пойдем?
— Верхами туда дороги нет. Только пол-пути.
— Да хоть сколько. Холопа с собой возьму. Подождет с коняшками, пока не вернемся.
— Можно и так, — согласился Бурый. — Отец-то отпустит?
— Без надобности, — отмахнулся Бурый. — В город он ушел. Я нынче за старшего… Ну почти. Не у дядьки ж мне, наследнику разрешения просить?
— И то верно, — Бурый спрятал усмешку, наклонив голову. — Иди уже. Нам за четыре дня поспеть надо.
— Так это сколь еще времени? — отмахнулся Сноп.
— А пока я сюда шел, считаешь? Два дня долой.
— Что ж ты так долго!
Бросил в сердцах и убежал собираться.
Добрый молодец. И дерзкий. А что жаден да глуповат, так об этом в их с ведьмой ряде ничего не было.
Глава 36
— Куда ты меня привел, ведун? — взвизгнул Сноп. — Чье это капище? Смерти?
Так-то он неплохо держался, наследничек. Очень хотел — в бояре. А уж в князья… По лесу топотал старательно, страшился, но держался. Только что по ночам топор под руку клал. А тут — сорвался. И то: ясно же — недоброе место. Один лишь частокол с черепами, половина коих человечьи, а иные так и вовсе непонятно чьи, ужас наводит. А еще место само. Где
это видано, чтоб острог в дремучем лесу стоял, без рек, без дорог? Не огнище, не заимка охотничья, а крепкое место. А над частоколом — крыша черная выглядывает. Такая терему впору, только не теремная она. Черная, мхом поросшая, будто узорами…— Испугался что ль? — с издевкой поинтересовался Бурый.
— Испугался! — с вызовом признал Сноп. — А ты отвечай, коли спросил. Не то, гляди, повернусь и обратно пойду!
— Да ну? — ухмыльнулся Бурый. — И куда ты пойдешь, мил человек? Туда?
Сноп оглянулся. И понял… Правильно понял. Даже нос конопатый у него вспотел.
И было с чего.
Когда ты по лесу идешь-плетешься из последних сил, не видя ничего, кроме спины проводника, как-то по сторонам особо не глядишь. Да, деревья зришь, кусты, через корни корявые переступаешь… Деревья видишь, а лес — нет.
А когда не изнутри, а отсюда, с открытого места, видишь опушку, видишь столетние древа с изломанными, безлистыми почти ветвями, и кусты, сквозь которые уголья-глаза на тебя глядят….
— Стучи давай! — велел Бурый, указав на калиточку в массивных, вросших в землю (сколько лет их не открывали?) воротах. — Не ополошаешь — домой воротишься живой и с прибытком. А нет, так нет.
Сноп постучал. И впрямь молодец. Обуздал страх… Нет, не обуздал. Просто лес ему страшней, чем Мертвый Дом, ведьмина обитель. Любопытно, как ему хозяйка скажется?
Заскрипел засов. Открылась калиточка и…
Морок. Но какой справный.
У Снопа враз челюсть с куцей бороденкой отпала. И немудрено. Ай лепа! Ай красна!
Бурый провидел нивею, мертвую ведьму разом в двух ликах: истинном и намороченном, а последним впору залюбоваться.
— Входи, входи, гость желанный! — пропела ведьма. — Ждала тебя, чаяла!
Цыкнула на мишку, сунувшегося Снопа облапить, взяла за руку и повела через двор к высокому крыльцу, в истинном лике — старуха, кривоватая спиной, колченогая, в черном вся, аки ворона, а в морочном казе — юная красавица с платье шелковом, канителью шитом, с косой толстой пшеничной ниже пояса, с венце из цветов, оплетенных парчовой лентой.
Бурый прикрыл рот ладонью, чтоб не засмеяться. В истинном — парень молодой, крепкий, пойманный за руку страшнющей бабкой, в мороке — тот же парень, но простой, невзрачный — рядом с красой ненаглядной, властной княжной, никак не менее.
Так они и вошли в дом. Бурый — за ними. Уже не улыбаясь. Тревожился: как там Дедко?
А Дедки в большом зале не было. И сам зал — тоже в двойном казе: обычном и ведьмачьем. И второй поражал. Хотя его Бурый и допрежь видал. Только тогда зал был полон мужей славных, пирующих. В нынешнем мороке мужей не было. И пира.
Но стол накрыт, яств да пития — на дюжину хватит. Даже парочка лебедей на серебряном блюде.
Ведьма расстаралась: поднесла Снопу водицу в серебряном лживом тазу, рушник подала шитый — обтереться. Рушник — настоящий. И с наговором. Утер им Сноп выпученные от изумления глаза: и пропал морок. Для Бурого пропал. Что там теперь «видел» Сноп, неведомо. Но видел и восхищался. Жрал холодную, вчерашнюю, судя по виду, дичину, кашу ячменную, запивал горьким отваром ведьмовским, будто яства кесарские. Пялился на нивею и лыбился дурачком. И наверх с ней пошел с такой же глупой улыбкой. Ягненок на заклание. Бурый его даже пожалел мимолетно. Вот только Дедко ему был дороже сотни таких Снопов.