Вегетация

На площадке в густой траве стояли ржавые, оплетённые зеленью горные машины. Серёга в бинокль рассматривал этот жутковатый подземный зоопарк. Низкие — на высоту собственного колеса — самосвалы, будто расплющенные сводами тоннелей. Погрузчики с широкими когтистыми ковшами. Уродливые горбатые скреперы для вскрышных работ. Гусеничные шахтные комбайны, вооружённые фрезами, зубчатыми барабанами, отбойниками и скальными свёрлами. Траншейные экскаваторы с цепными резцами на стрелах. Знакомые Серёге роторные сплитчеры. Бульдозеры с загребущими скребками. Все эти зверюги предназначались для сокрушения сверхпрочных каменных пластов. Они были медлительнее, но куда сильнее харвестеров и форвардеров.

Вытащенные на свет, подземные агрегаты пугали, как извлечённые из тел живые органы. Некоторые из них и правда были ещё живые — шевелили чем-то механическим внутри себя, неспешно передвигали конечности. Видимо, с этой площадки они и разбредались по городу. Серёга снял стоянку чудищ на телефон и отправил Егору Лексеичу — пусть будет в курсе. А потом газанул и погнал мотолыгу подальше от загона с подземными хищниками.

В это время Митя и Маринка шли по улице в поиске «вожака».

— Мощная и обширная грибница превращает селератный биоценоз в сверхсистему, — говорил Митя, озираясь. — Как я понимаю, такой биоценоз может поддерживать некоторые жизненные функции в погибших организмах — отсюда и «клумбари»… Споры грибов — как пыль, их носят потоки воздуха, и грибы проникают повсюду — и в машины, и в людей. Нейлектрические ткани спор позволяют грибам срастаться с электроникой, создавая фитронику, или с нервной системой людей и животных. Такая «проросшая» машина — это чумоход. А «проросший» человек — Бродяга или Ведьма, а в итоге — лешак.

Митя объяснял себе и Маринке будто бы сразу набело, без рассуждений. Все эти мысли уже мелькали в прежних разговорах, и сейчас Митя просто складывал их в нужном порядке. Сосредоточен он был на другом: он трогал стволы деревьев, пытаясь определить горячего «вожака».

— У леса нет рук и ног, — Митя впервые чувствовал себя не малахольным городским дрищом, а тем, кем и был, — учёным. — Но есть мы и наши машины. И лес вторгается в нас, переделывая под себя. Управляет тем, что захватил…

Маринка не вникала в смысл сказанного Митей: просто её завораживало, как Митя размышляет. Прикольно, будто работает мастер. Из Митиных слов Маринка выцепляла только полезное. Чумоходами управляет лес. Срубленные «вожаки» заменяются новыми. Надо знать всё это — пригодится, чтобы стать бригадиром. Рядом с Митей Маринка верила, что станет. Такой свободной и сильной она не ощущала себя ни с Харлеем, ни с Серёгой, ни с дядь Горой.

— Зачем лесу чумоходы? — спросила Маринка.

— Ответ ясен, — Митя посмотрел ей в глаза. — Чумоходы нужны лесу для защиты. Чтобы мы его не уничтожали. Он нами же от нас и обороняется.

Маринка понимала, что Митя хочет сберечь лес. Городские почему-то всегда возмущались вырубками… Ну дак лес-то рубят не бригады. Бригады берут «вожаков». И понемногу. Бригады — маленькие, а лес бескрайний.

За кустами смородины они заметили высокую и толстую берёзу. Митя полез в кусты, Маринка — за ним. Берёза росла на игровой площадке бывшего детского садика. Вокруг стояли лавочки, сказочные домики, верандочки, горки и маленькая ржавая карусель. На ощупь берёза была горячей.

— Это «вожак», — уверенно сказал Митя.

— И что дальше? — Маринка, щурясь, поглядела наверх, на крону.

— Ведьма как-то спровоцировала фитоценоз воспринимать нас полезными и не выпускать. А мы должны вызвать другую реакцию. Например, причинить боль. Чтобы фитоценоз решил нас отогнать. Выстрели по берёзе, Марин, только чуть-чуть. Реакция «вожака» станет сигналом для всего фитоценоза.

— Так ты охраняешь лес? — удивилась Маринка.

— От нескольких пуль дерево не погибнет.

Маринка скинула с плеча автомат и, криво улыбаясь, дала по берёзе короткую резкую очередь. Пули впились в ствол с тугим звуком.

Серёга не услышал этой стрельбы за тарахтением движка.

Мотолыга подкатывала к перекрёстку, на котором теперь раскинулись заросли черёмухи. Серёга не ожидал никакого подвоха. Но черёмуха вдруг вся зашевелилась, словно ожила, и навстречу мотолыге из плотной гущи листьев вытянулся манипулятор с дисковой пилой. Серёга не успел ничего понять.

Мотолыга врезалась в куст, с яростным треском полезла вверх и ухнула носом вниз — преодолела какое-то препятствие, скрытое в запутанной зелени. Серёгу осыпало сорванными листьями. Серёга ударил по тормозам и вскочил с водительского места, глядя назад. Из зарослей вбок торчали две стальные ноги, они конвульсивно сгибались и разгибались. А потом вся масса черёмухи, выворачивая корнями куски земли и асфальта, упрямо поползла к мотолыге.

Серёгу продрал ужас. Это была не черёмуха, а форвер, сплошь затянутый черёмухой. Видимо, повреждённый комбайн лежал на перекрёстке и дерево проросло сквозь него, обвило стволами и ветвями, чутко повторяя формы корпуса и частей механизма. Форвер сросся с черёмухой. Одна нога у него была древесной, с чёрной корой, и за толщей листвы рокотал мотор. Комбайн, раздавленный гусеницами мотолыги, ещё был жив и пытался двигаться.

Серёга упал в обратно кресло и рванул мотолыгу прочь отсюда.

Он погнал напрямик через дворы: безжалостно проламывался сквозь кусты, валил ограды, ветхие сарайчики и тонкие деревья. И превосходство мощной машины его уже не воодушевляло. Всё равно лес был сильнее.

Под ударом капота упал в бурьян очередной забор, и за листвой акаций открылась площадка бывшего детского сада. Среди детских домиков и горок Серёга увидел маленькую карусель, а на ней сидели Митя и Маринка.

Мотолыга, рыча, пёрла прямо на них, будто не замечала, и Маринка сразу поняла, что водитель — Серёга и он заревновал. Митя дёрнулся отскочить, но Маринка схватила его за руку, оставляя на месте. Серёга пугал, и вездеход затормозил, клюнув носом, лишь в опасной близости от карусели.

Серёга не показывался — усмирял себя, а затем высунулся над броневым коробом по грудь и облокотился на край, улыбаясь, будто всё зашибись.

— Ну чё, потеряшки, — наигранно весело окликнул он, — лезем на борт?

Митя спрыгнул с карусели. Серёгина ревность его не задела.

— Я не поеду, — спокойно сказал он Маринке. — Зря, что ли, мы «вожака» ранили? Хочу проверить предположение о Ведьме. Если не заплутаю и дойду до станции, значит, я прав. И в отношении Ведьмы, и вообще во всём.

Митя повернулся к мотолыге спиной и пошёл к зданию детского сада.

Маринка тоже спрыгнула и встала перед носом мотолыги. Ей совсем не хотелось расставаться с Митей. С ним были интересно, а в бригаде — скучно.

— Я с Митькой пойду, — сообщила она. — Ждите нас на станции. И не корчи морду, Башенин. Чё мне надо, то и делаю.

Маринка толкнула карусель, словно доказывая, что ей легко и привольно, и направилась вслед за Митей. Серого, конечно, было жаль… Но не сильно.

Серёга глядел, как они уходят, и продолжал глупо улыбаться. Его будто оглушило. Он так переживал за Маринку — а ей похер… Она — с Митяем!.. И Серёга подумал, что вот вдавит по газам — и размажет их обоих гусеницами… Так легче будет!.. Но по газам он не вдавил, а только вытер пот со лба.

Он почувствовал, будто его обокрали. Дело не в том, что он рассекал по городу, рискуя нарваться на чумоход, а Маринка наплевала на его готовность рискнуть. И даже не в том, что Митяй увёл Маринку… Митяй — он же близнец. Он как бы тоже Серёга. Только такой, какой нравится Маринке… И он забирал у брата, то есть у Серёги, и девчонку, и лучшую часть натуры, и саму жизнь! Что у Серёги оставалось его собственным? Убийство Харлея, и всё, да?.. Что он, Серёга, делал неправильно? Как его угораздило обокрасть самого себя?