Вегетация

— Я тебя никому не уступлю, поняла, дура?! И Митьку тоже убью!

— П-пиздишь! — нелепо повторила Маринка.

Серёга не ответил, прожигая её взглядом.

И откуда-то из глубин души на Маринку медленно накатил тяжёлый и опаляющий гнев. Харлея Маринка не жалела и уже приняла мысль, что он где-то погиб… Но Серёга!.. Серёга без спроса вторгся в её жизнь — в самое нутро, и всё там перевернул! Да как он посмел, подонок!.. Она сама за себя решает, с кем ей трахаться, с кем гулять, с кем разговаривать!.. Решает, кому быть рядом с ней, а кому — не быть никогда! Серёгино самоуправство оскорбило её хуже любых слов. Что этот гондон возомнил о себе? Он хочет рулить ею, как рулит своей мотолыгой?! Он за неё устраивает её судьбу?!

— Отъебись от меня! — глухо произнесла Маринка и плюнула Серёге на башмак. — Отъебись, с-сука!

Отпихнув Серёгу с пути, она пошла к мотолыге. Она очень старалась не побежать, чтобы никто из бригады ничего не заметил.

Серёга выкурил одну за другой две сигареты и пошёл вслед за Маринкой.

От каменной реки до станции Пихта было километра два-три. Уже ощущалась близость горы: дорога то протягивалась по насыпи через лесные распадки, то протискивалась через выемки с осыпающимися откосами. Митя стоял, держась за борт, и смотрел вперёд. Лес уже не мог заслонить Ямантау; гора возвышалась над ним выпукло-огромная, тяжёлая, облезлая поверху. Она словно стягивала пространство к своей неимоверной массе, и в ней чудилось что-то зловещее, как проклятие, и неумолимое, как обречённость. Её нельзя было ни обойти, ни объехать. Лес обволакивало сумраком — тенью Ямантау.

Станция Пихта была обширным и длинным пустырём, расчерченным ржавыми линиями рельсовых путей. В тупике застыли несколько товарных вагонов. Из глубокой дренажной канавы торчала морда взорванного грейдера с перекошенным щитом отвала. Бетонные столбы ещё удерживали стальные фермы, просевшие посерёдке. Кое-где из грязного, укатанного гравия торчали угнетённые деревца или пучки чертополоха. Всюду валялся разный хлам: мятые железные бочки, раскуроченные контейнеры, мотки кабеля, покрышки, какие-то агрегаты. Здание станции обвалилось, перрон зеленел мхом.

Харвер ждал возле перрона, а Егор Лексеич прогуливался по рельсам.

— Вот мы и на месте! — объявил он бригаде. — Это — Пихта!

— А почему здесь такой беспорядок и ничего не растёт? — спросил Митя.

— Срач оставили после эвакуации объекта «Гарнизон». А не растёт ни хера, потому что здесь всё гербицидами поливали. До сих пор отрава с грунта. Дальше ветка уходит к воротам в склоне, ну, на сам «Гарнизон», только там всё намертво замуровано. В катакомбы залазиют через другие места.

Митя снова взглянул на тушу Ямантау. Она тихо плыла над верхушками леса, будто косматый и горбатый мамонт. Над ней шевелились мутные облака.

— База наша будет здесь, — добавил Егор Лексеич. — Распрягайтесь.

Бригада принялась разгружать мотолыгу. Коробки и ящики таскали на перрон. Все знали, что мотолыга потребуется в лесу для трелёвки брёвен.

До ужина Серёга был занят: вместе с Фудиным, Костиком и Матушкиным он снимал откидную часть решётки интерфератора и монтировал её на стойках над перроном. Всё получалось плохо — стойки вставали криво, тросы-оттяжки не за что было зацепить, решётка срывалась с креплений.

— Башенин, у тебя руки из жопы! — сказал Костик.

— Щас по зубам двину! — ответил Серёга.

Он думал о Маринке, а не о деле. А Маринка вела себя так, будто Серёги для неё не существовало. Она о чём-то советовалась с Митей и даже свой спальник под решёткой положила рядом с его спальником. Серёга чувствовал, как в его душе туго закручивается пружина отчаяния и ненависти.

Потихоньку стемнело. Алёна позвала на ужин. Всполохи синего костра освещали развалины станции и людей, расположившихся на перроне. Егор Лексеич был доволен, он вытащил из своих запасов бутылку водки.

— Ну что, — благодушно пророкотал он, — поздравляю с завершением пути!

Он щедро разлил всю бутылку по кружкам.

Ему было что праздновать. Он смотрел на свою бригаду — так себе ведь людишки, ничего особенного. Сами они сюда не добрались бы, это он их довёл. Это с ним бригада прорвалась через селератные леса и мёртвые селения, отбилась от чумоходов, выскользнула из ловушек и отразила нападения врага. Это его победа, что бригада сейчас пьёт водку на станции Пихта под горой Ямантау — под горой, от которой все другие бригады держатся подальше.

Серёга пил водку как воду и глядел на Маринку — вот она морщится после глотка, вот смеётся над дурацкой шуткой Матушкина, вот поправляет полено в синем костре… Нет, он не может её потерять! Пускай она орёт матом сколько угодно, пускай гонит его или плюёт ему под ноги — он не может её потерять!

В темноте Серёга спрыгнул с перрона и отошёл по нужде на пять шагов. Обернувшись, он увидел за собой Митю. Митяй засунул руки в карманы, и морда у него была мерзкая, сочувствующая — типа всё понимаю.

— Злишься на меня, Сергей? — негромко спросил он. — Зря. С Мариной я…

Договорить он не успел. Серёга с разворота врезал ему — и попал по скуле. Митяя отбросило куда-то в тень. Серёга ринулся туда, чтобы снова дать брату в рыло, повалить, отпинать этого городского хуесоса. А из тени внезапно вылетел встречный удар в бровь — неумелый, но решительный. Митяй не захотел упасть и закрыться. Серёгу будто ярко прострелило электрическим разрядом: ну дак заебись!.. Тогда он расшибёт Митяя в говно, в брызги!..

Они дрались во тьме на рельсах, вымещая всё, чем переполнилась душа, спотыкались, падали, вскакивали и опять бросались друг на друга. Серёге надо было отплатить Митяю за пренебрежение Маринки, типа как Митяй — он-то ого-го, а Серёга — просто мусор. А Митю всё тут достало: достали тупость и корысть этих людей, их непреодолимое отвращение к смыслу и совести. Мите надоело возиться в грязи, и он махал руками так, будто выгребал из болота. И оба они, Митя и Серёга, хрипели, задыхаясь от злобы, оба метались, выгадывая момент для удара, оба наступали, оба готовы были сдохнуть.

Егор Лексеич вломился в драку, растолкнул озверевших братьев в разные стороны, и Серёга, ничего не соображая, вмазал ему в челюсть. Егор Лексеич тотчас ответил Серёге кулаком в ухо. Серёга зашатался.

— Отбой, засранцы! — рявкнул Егор Лексеич.

Может, братья и не услышали бы его, но позади у перрона внезапно грянул, раздирая ночь, оглушительный взрыв.

51 Станция Пихта (II)

Взрыв полыхнул где-то под капотом у мотолыги: машину приподняло и сдвинуло назад. Плоская вспышка на миг осветила всё понизу — рельсы и траву, колёса и гусеницы транспортёра, опоры перрона в густом бурьяне. Мелькнул какой-то человек, отлетающий в сторону от мотолыги. Упругая ударная волна с лязгом покатила брошенные бочки и разметала ящики.