Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни

– Нет, конечно, – вкрадчиво ответила она.

– На вид девочке нету двенадцати лет, – подметил кто-то из толпы.

– Я знаю, Георг, – слова Вольфрама действовали как гипноз, ещё так протяжно и успокаивающе, однако, не вводили в ступор, – но она, во-первых, имеет права на обучение здесь в любом возрасте. Во-вторых, если рассуждать логически, то ей уже есть двенадцать, – как поняла девочка, профессор Эдвард имел в виду то, что когда ей мать стёрла память и уменьшила возраст, Алме было под девятнадцать, и прибавить к этому то, что она ещё после этого прожила года два, то выходила приличная цифра.

– Почему это, эта девочка имеет здесь возрастные привилегии? – без злости спросила Маргарита.

– Охотно отвечу, причём это лучше услышать всем, чтобы не возникало позже вопросов…

– Может здесь безродным льготы? – тихо подумал Стронций, без ненависти, равнодушно, он сказал это шёпотом. Тихо, но директор расслышал.

– Нет, Стронций, вы не угадали. Это Алампия Уэльса, дочь Кальек Бейры, Марины Вечного Лития, и наследница всего подводного мира. А по совместительству ещё и хозяйка академии, так, как именно Алмина прабабушка и основала её – такой добавки даже девочка не ждала.

Все люди замолчаликто не перешёптывался, и в этой немой сцене Алма едва разобрала слова Асцела на выдохе, который, похоже, тоже расслышал слова своего сына о «Вашингктон».

– Да, такой чистокровный род надо ещё поискать…

Почему-то обрадованная этим словам, девочка опустила лицо, чтобы быстро улыбнуться, а потом снова посмотрела на всех уже спокойным взглядом. В руке она с силой сжимала флакончик, содержимое которого так же светилось.

– Простите, сэр, – обратилась она у Вольфраму, – я могу отойди?

– Конечно, Алма, – её имя он произнёс так, будто давно хотел говорить его свободно.

А девочка быстро отошла к берегу и сдерживала боль в голове. Открыв пробочку флакона, она принюхалась к жидкости, такой ослепительно белой. «Ну и что это, Аргоша?» с ухмылкой подумала она, а потом уже осознала, что думать и сильно менять мимику – больно. Случайно, она пролила каплю смеси на руку.

– Блин! – проговорила Вашингктон с восторгом. Царапины легко сошли с руки, и только сейчас Алма начала рассуждать, что как бы, раньше отец ни учил её сражаться, терпеть боль, а всё же Аргон считает, что такая жидкость должна быть в наличии.

Легко сделав глоток, она ощутила плавное схождение боли. А потом подумала «И зачем это всё?! Меня учил отец терпеть, а тут вдруг… Вот уже и не знаешь, чему верить!» плотно сжав губы, девочка встала и посмотрела на флакон с неким отвращением. В следующий миг, она с размаху бросила его в море, в мёртвую воду. «Ты идиот! Зачем всё это?! И зачем надо было меня учить чему-то? Всё равно ты сам начинаешь утверждать, что ничего не надо, ровным счётом ничего! А мне не надо больше подачек от чёрного мага, этой – да, я воспользовалась, но не впредь. А главное – всё так же и осталось, – она подумала об отце, и назвала два слова, таких простых и глубоких, что можно утонуть, – ненависть, любовь»…

Девочка точно не поняла как всё разрядилось, но, уже через час она сидела на диване, в общей комнате, и смотрела на то, как мимо проходят ученики. Это было не плохо, всё как обычно. Девочка взглядом мерила всех, и думала о том, где её друзья.

– Алма, ты как? – она быстро повернула голову к Нику, садящемуся рядом.

– Всё в порядке. На самом деле лучше, чем я думала, – она легко откинула рукой назад свои рыжие локоны.

– А ты на что надеялась?

– Думала, что все будут относиться по-другому. Даже бояться, так, как было в городе моего дяди.

– Ты правда думала, что мы будем бояться тебя? – удивлённо и весело спросил Алекс, садясь с другой стороны от Алмы.

– На самом деле не много.

– Алампия, брось. Такого не будет, – Цеза тоже уже стояла рядом.

– Я рада, только просьба. Не надо так… официально, мне неуютно от этого.

– Как тогда?

– “Алма”, – в один голос ответили Алма и Ник.

Они посмеялись, поболтали, и девочке снова стало тепло. Потом, когда все поднялись, она заметила, что уже прошли все, кроме Стронция.

– Ну и где же он? – тихо спрашивала девочка у воздуха.

– Ты о ком?

– Да так. Ни о ком, Цез. Слушай, а танцев сегодня не будет.

– Нет, их на послезавтра перенесли.

– Отлично!

– Не то слово. Ты идёшь в душ?

– Нет. Я полгода не смотрела на «Алму» в зеркало, и что-то пока желанием не горю.

– Почему?

– Не знаю, но все эти заморочки с внешностью…

– О чём ты?

Алма посмотрела по сторонам, никого не было, и Ник с Александром уже ушли спать.

– Просто я вспоминаю всё, что мне пришлось исправлять в себе, от кожи до волос.

– Например.

– Например?! Только не говори, но логично, что я – русалка, у меня была чешуя. Потом моими предками были и лозокомоторы, от которых мне передалось самое противное – рост волос под водой, они отрастали метров на пять. И глаза… – тут Алма остановилась.

– Что глаза?

– Цвета противного.

– Аламп… Алма, не накручивай себя, ладно? Я в душ, а ты как хочешь.

– Хорошо, на всякий случай спокойной ночи.

– Спокойной, Марина, – по тону было слышно, что подруга специально съязвила.

– Цез!

– Ну хорошо, это был последний раз.

Ухмыльнувшись, Алма встала и проводила подругу взглядом. Но сама она никуда не ушла, в голове звучал интересный вопрос о Стронцие. Девочка вышла из главной комнаты, и медленно пошла по коридору, ловя любые, малейшие звуки. На ней были тёмно-синие легинсы, лимонная майка-алкоголичка, и поверх всего этого бурый кардиган чуть выше колен. Выходя, девочка наспех обула бежевые балетки, которые были настолько тонкие, что ноги быстро замёрзли. Но она всё равно шла вперёд, просто заведомо зная, куда идти. Кутаясь в хлопковый кардиган, девочка быстро достигла того самого, нужного коридора, и пошла по нему дальше, теперь уже целиком уверенная в своих догадках. Тихо поигрывала гитара, правда, словно напуганная, она смолкла, когда Алма была уже в трёх шагах от музыкального зала. Но это не остановило её, и дверь в зал без скрипа открылась её рукой.

– Хорошо играешь, – тихо сказала Алма, заходя в зал, к маленькой сцене, к стулу, где сидел кукловод гитары, заставляющий её играть. И, который вздрогнул при этих словах.

– Что ты делаешь здесь? – спросил он, но девочка пропустила вопрос Стронция мимо ушей.

– Между прочим уже был отбой.

– Себе это скажите, Марина.

Такие наглые слова впервые прозвучали без издёвки, и от которых девочка замерла с учащённым сердцебиением.

– Что с тобой, Стронций? – спросила она, не понимая, что вопрос уже прозвучал не только в её голове, – Курт, что такое?