Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни

– Значит, мы и будет этими узлами связи между ними!

Сказали они в один голос. Потом у обоих широко открытые от удивления глаза, улыбка, и немного дружного смеха. Алма вернулась в комнату, и сразу увидела сидевшего на диване Алекса.

– Привет, а ты что не спишь? Уже первый час.

– Тебя ждал, хотел поговорить.

– О чём?

– Надо перед тобой извиниться, ты можешь общаться с кем хочешь. Только можно одно условие?

– Какое?

– При этом ты будешь продолжать дружить со мной. Ты же так можешь? – весело, и со своей обаятельной улыбкой ответил он.

Наигранно закусив губу и отведя глаза, девочка подумала, и снова посмотрев, на друга ответила.

– Конечно же, Алекс!

Легко подскочив к нему, она обвила его шею своими тонкими руками в дружеских объятиях.

– Хорошо, что будет всё, как и прежде.

– Да. Я никогда не верила, что поссорюсь с лучшим другом из-за подобной ерунды.

– И не верь. Этого больше никогда не произойдёт. Ладно, пойдём, а то уже первый час, а завтра уроки.

– Сегодня, Алекс, сегодня, – с улыбкой поправила она.

====== Поворот ======

Целый день в академии было невозможно находиться. Безумная жара в последний майский день. Все ходили туда-сюда с чемоданами, сумками, разными вещами. Обычная атмосфера помещений изменилась, и серо-лимонные стены из мрамора резко потеплели в своём тоне. Через вытянутые окна проникало море света, и в эти окна можно было увидеть настоящее море, но, только мёртвое. Завтрашний день отъезда становился общим для всех, но это не распространялось только на двух людей – Алму и Николаса. Девочка быстро собралась ещё ранним утром, и ушла на улицу. Вашингктон не собиралась оставаться на всё лето в академии, но кто за ней приедет? Не отец же. Улыбнувшись собственным мыслям, точнее посмеявшись над ними, Алма представила, что будет, если он придёт. Теперь улыбка быстро сошла с лица, и девочка, поморщившись, решила даже не думать об этом. Она остановилась. Лес был настолько зелёный и успокаивающий, что она практически сразу забыла плохие мысли, но увлеклась серьёзными. Куда же ей отправиться на лето? К дяде? Сумасшествие, она не знает куда идти, не знает, как далеко находится от него. А Глафнег? Он вообще странствующий маг, одно место он тогда держал из-за неё, а кто знает, где он сейчас. Всё ещё размышляя, девочка дошла до их с Ником «катакомб», и только сейчас подумала о том, что так давно не вызывала маму, а те два раза, когда она была рядом не спрашивала того, на чём они остановились в декабре. Но сейчас было нельзя её вызвать, потому, что ещё не прошло нужного времени. А ведь у неё можно было бы спросить, как она видит летние каникулы дочки. Только тут Алмы коснулась одна бредовая идея, но только её девочка и видела единственно верной.

– Алма, – она резко повернула голову от неожиданности.

– Профессор Авроним? – девочка никак не могла поверить в то, что сюда пришла Лерил.

– Да. Я хотела поговорить с тобой о летних каникулах, – медленно начала она, и Алма окаменела от такого её тона. Какое-то понимание, сочувствие, доброта, и всё это вместе пришло взамен холоду и строгости, а это бывало так редко, и никогда так сильно, – ты уже решила, где будешь всё лето?

– Ну да. Июнь – где-то на улице, июль – где-то не улице, а август – в Кохиле на улице.

– Алма, я серьёзно.

– Я тоже. Как бы это не звучало, но мне хочется путешествовать, а, то полгода без риска проблем и открытий – не по мне.

– Эх, Марина.

– Думаете, что я могла бы войти в историю, как На-месте-не-сидящая?

– Возможно. Но вернёмся в настоящему, куда ты собираешься идти?

– На самом деле, я думаю, что смогу вернуться к дяде, но не задержусь там больше, чем на месяц, хочется увидеть город речных эльфов, ну а потом экскурсия по лесам Владыки Неметона, и моему историческому дому.

– Что? Повтори последнее.

– Да, вам не послышалось, я хотела бы спуститься под воду, посмотреть, как там всё после революции.

– А если тебя узнают? Алма, не надо.

– Я хочу увидеть, что там сейчас. Это же мой дом, мой мир. Это всё мой не потому, что я – Марина, а потому, что я так чувствую. Мне не хочется забывать все те, почти, девятнадцать лет.

– Алма, я понимаю, но пока что, тебе лучше туда не ходить, прошло слишком мало времени.

– Ну,… тогда я вернусь в Кохиль, или подольше поживу и дяди, тогда всё сдвинется.

– А, может быть, ты примешь другой вариант?

– Какой же?

– Ник будет рад, если вы проведёте лето вместе.

– Но в академии никого не будет.

– Да, я знаю. А ты думала, куда он уезжает на лето? У меня есть собственный дом. Не могу сказать. Что большой, но для твоих места хватит.

– спасибо большое, мисс Лерил, но я слишком давно не видела дядю и дедушку.

– А к отцу ты не поедешь?

– Нет, с ним я не виделась меньше, чем с Глафнегом и Доэлнором по отдельности.

– Но когда ты успела?

– На самом деле, многие видели меня, когда я это успевала. Я не хочу больше встречаться с ним, и, надеюсь, что пока меня не будет, он сюда не придёт. И, знаете, здесь начало забываться то блаженное чувства одиночества, я рада, но для меня тоска – не самое плохое, мне хочется снова ощутить её.

– Тебе это так нравится?

– Тут уже не об этом речь. Одиночество, тоска, холод, это всё – такие «наркотики» для меня. В переизбытке они могут убить, но когда их нет рядом, я так, же чувствую себя плохо, и хочу снова испытать всё это.

– Это невозможно, – тихо проговорила женщина, будто видя в Алме не её, но, так и было, – ты, скорее всего, не поверишь, если я скажу, но ты так похожа на свою бабушку, на Жалис.

– Чем?

– Она не могла жить без боя на сердце, любила специально накручивать себя. И, однажды, упомянула об этом, как о своей личной потребности, как о «наркотике».

– Я её, от части, понимаю.

– Тогда, может, хотя бы ты объяснишь для чего это? Что в этом хорошего?

– Просто всё построено на контрастах. Потом, после боя, одиночества, боли и потерь, ещё ярче воспринимается даже самая обычная беседа с друзьями.

Алма и Лерил сидели на поваленном, старом дереве, обе, в окружении шелеста и шёпота листьев. Тихо, среди яркого света и зелённой массы листвы, находящейся в постоянном движении. Лёгкое, изумрудное платье Лерил трепал слабый ветер, так же шевелящий гладь реки, а на другом берегу и море. Алма слышала это, слышала его, и почти понимала, что говорит ей солёная вода.

– Когда ты собираешься уехать? – так тихо, словно тоже была свежей, шепчущей листвой спросила Авроним.

– Завтра, рано утром.

– Я сообщу Эдварду… Вольфраму.

– Хорошо, – девочка улыбнулась, как делала это всегда, когда Лерил «спотыкалась на словах», заговаривалась, и называла директора Вольфрама “Эдвард”.

– Я пойду. Ты ещё посидишь тут?

– Да. Тут тихо хорошо, и даже мило.

– Тем, что одиноко?

– Конечно, – ещё шире улыбнувшись, Алма устремила глаза на тот берег.

И, когда Лерил ушла, сняла линзы, давая ярчайшим своим глазам вольную. Она сидела одна, и, Боже, как ей это нравилось! Но только она задумалась о том, что, если завтра уходит рано, то надо попрощаться со всеми, и не будить их завтра.