Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни

– Ты не поймёшь. Да ты и так не понимаешь, что она значит для меня, и это может просто показаться ерундой! – он быстро встал и подошёл к окну.

– И что теперь с ней?

– С ней всегда что-то… но… ты поняла о ком я?

– О Маргарите Стронций, ты о своей маме, – она понимала всё, что Курт испытывал при этих словах, и прекрасно знала, что ему просто нечего сказать, но она должна сказать что-то ему, – Тебе известно, что я знаю и то, что с ней может случиться, но разве ты боишься только этого?

– Нет.

– Это не моё дело, но чего ты боишься ещё? Разве потерять её не самое страшное?

– Я боюсь того, что она умрёт из-за меня.

– Что?

– Сегодня, когда я тонул. Что, думаешь, она чувствовала?

– Ты… ты единственный ребёнок в семье?

Оба говорили полушёпотом, едва слышно, медленно, обдумывая каждое слово, что бы не сказать лишнего.

– Да.

– Понятно, но почему же так? Если бы было двое, то, возможно, твоя мама не… ну ты понимаешь? Ей было бы ради кого жить.

– Это уже спасло раз. Не знаю, получилось бы во второй?

– То есть, это уже получилось раз?

– Она сильней, чем кажется. И, однажды, умирая, её заставила снова начать дышать одна мысль ребёнке, даже через боль. Но теперь это уже не должно повторяться.

– Но почему это снова и снова происходит?

– О чём ты?

– О том, что в Кохиле, она… ну, чуть ли не умерла.

– С чего ты взяла?

– Видела, – одними губами произнесла она, – но не переживай! Сейчас, ведь, всё хорошо.

Больше девочка не знала что сказать. Она подошла к окну, остановилась рядом с Куртом, и продолжила.

– Ты теперь общаешься со мной потому, что я оказалась Мариной? – это звучало больше как факт, чем вопрос.

– Нет. Потому, что я узнал какая ты.

– Какая же?

– Сильная, и готовая на очень многое, причём, даже ради моих родителей, а не своих.

– Да уж, – сказала девочка, до боли закусив нижнюю губу, подумав о своём поступке, – а раньше ты ненавидел рыжих. Хотя, некоторые наоборот. Например Радон Висмут, он же постоянно ссорился с Ником, и одно время, пока я была собой, у меня получалось как-то разнять их, а пока была Линой – никак.

– Хм…

– Ты ещё не отошёл?

– Нет! Я просто понимаю, что будет, если она не сдастся. И я сейчас о другом, об нашей принадлежности в этой войне. Отец не сможет уговорить её принять сторону Йова.

– Ты считаешь, что это будет плохо?

– Не знаю, мне хорошо и на нейтрале, но ведь и он тоже может уговорить, тогда всё будет в руках Мискера.

– А чего хочешь ты?

– Того, что бы они были живы, оба, а на чьей стороне мне всё равно!

– Тогда в чём проблема?

– В том, что уже скоро мы перейдём на чью-то сторону, и я знаю только то, что на любой из сторон, кроме нейтрала, они не в безопасности. А выбора не избежать.

– Может этого выбора не будет

– Он будет, это я знаю точно.

Повисла пауза, в которой девочка услышала, как два сердца бьются в разнобой, и будто ритм подсказал ей следующую фразу.

– У меня нет мамы, на самом деле, я не хочу, что бы кто-то чувствовал подобное, и, когда отец рядом, тоже лучше себя чувствуешь, – тут она снова закусила губу, размышляя, действительно ли сама так считает. И, посмеявшись в голове, продолжила, – я постараюсь сделать так, чтобы с твоими родителями ничего не случилось, пока небо само не решит забрать их, обещаю.

Чистые глаза Стронция поднялись на Алму, и посмотрели на лицо, которое она сама так давно не видела, с такой исключительной надеждой и потрясением.

– Проси за «безродную».

– Мне всё равно, я-то знаю, что не такая. Спать не идёшь?

– Уже иду.

====== Узел между ними ======

– “Ше дре вьюба кохолерэ бараозин Марина”.

– Она была в истории, как…

– Она вошла в историю, как… – поправила Алма.

– Бараозин Марина.

– Да, – Алма ухмыльнулась, и посмотрела на Цезу, – только теперь переведи.

– Я не понимаю.

– …как Бриз Марина.

Алма закрыла книгу и отдала её подруге, одновременно подходя к своей парте в классе истории.

– Спасибо, Алма.

– Не за что. Только, на всякий случай, проконспектируй тему.

– Повезло тебе, ты и так всё знаешь. Мало того, что знаешь целиком язык, так ещё и всю саму историю.

– Лучше бы не знала, – Алма закатила глаза.

Цеза пошла за свою парту, а девочка посмотрела на своего соседа. Но она снова быстро отвела глаза. После открытого дня позавчера, Алма старалась не пересекаться с Куртом, просто не зная, как вести себя теперь с ним, поэтому, в последнее время, они просто здоровались.

– Привет.

– Привет, – ответил Стронций, отвлекаясь от учебника истории, – слушай, ты же в Баринском языке разбираешься.

– Это вопрос? – с лёгкой улыбкой поинтересовалась девочка.

– Нет. Просто, тут Марина…

– Бараозин Марина?

– Да, и как же это…

– Переводится, как «Бриз Марина».

– Спасибо.

Повисла пауза, во время которой девочка глазами оббежала весь класс и все лица, размышляя над вечерней проблемой – танцы. Те самые, которые перенесли с открытого дня на сегодня, и которые Алма не особо боготворила. Она взяла ручку, и снова принялась исписывать все поля тетради, пока ей не отвлёк разговором Курт, хотя, она и тогда не остановилась.

– Алма, – шепнул он, – это не моё дело, в прочем, как всегда, а просто интересно, ты пойдёшь на сегодняшние танцы… с кем? Это просто вопрос, – добавила он, заметив удивление девочки.

– На самом деле ни с кем, и вообще думаю, что не пойду. А что? Хотел «поговорить», как тогда?

– Нет, по крайне мере не я.

– Что?!

– Помнишь, позавчера ты мне говорила: «Радон Висмут постоянно ссорился с Ником, и одно время, пока я была собой, у меня получалось как-то разнять их, а пока была Линой – никак»?

– Ну, помню. И что?

– А Радон, разве, тебя ещё не пригласил?

Рука девочки резко черкнула по тетради и столу, оставив большой след чернил.

– Радон? Это тот, который Висмут?! – широко открыв глаза, Алма посмотрела на Стронция.

– Всё, я молчу.

– Нет, стоп! Договаривай тогда уж всё.

– Не пригласил, так не пригласил.

– Знаешь, я этим пользовалась только раз, а сейчас уже просто не могу удержаться.

Она подняла руку, и легко достала линзы. Её глаза резко вспыхнули яркими цветами всей радуги, и, сводя с ума, посмотрели на Стронция.