Великая армия Наполеона в Бородинском сражении
Шрифт:
1.4.2. Американская историография
19 июня 1812 г. США официально начали войну с Англией; война продолжалась до 1814–1815 гг. Поэтому события, развернувшиеся в далекой России, могли привлечь к себе только косвенное внимание американцев. И все же пресса, политические круги и даже общественность не упустили из поля зрения того, что происходило на полях Бородина. Если республиканцы и демократы, как правило, симпатизировали победам Наполеона над русскими, которые были союзниками Англии, то федералисты, склонные к соглашению с Британией и представлявшие торгово-промышленные круги Северо-Востока, занимали в отношении России благожелательную позицию [522] . Со своей стороны, русское правительство через посланника в США А. Я. Дашкова и консула в Бостоне А. Г. Евстафьева, пыталось выступить в качестве посредника в англо-американской войне. В этой связи Евстафьев развернул в Бостоне энергичную деятельность, стремясь создать у американской общественности благоприятное для России впечатление о ходе войны с Наполеоном. 3 декабря 1812 г. его стараниями была опубликована в «Бостон Гэзетт (Boston Gazette)» информация о Бородинской битве. Она оценивалась как «самая кровопролитная, которая когда-либо происходила в современной Европе». Несмотря на то что единственным источником для статьи Евстафьева был 18-й бюллетень Наполеона, количество убитых и раненых в Великой армии он произвольно указал в 50 тыс. человек [523] . Чуть позже Евстафьев оперативно перевел только что вышедшую в Петербурге знаменитую работу П. А. Чуйкевича, напечатав в приложении к ней критический разбор книги американского журналиста и литератора Роберта Уолша, который являлся американским «первооткрывателем» русской опасности для цивилизованного мира [524] . Еще позже, в 1814 г., все тот же Евстафьев выпустил сводное издание своих статей, куда вошла и публикация о Бородинском сражении [525] . Однако те американские круги, которые были настроены по отношению к России враждебно и симпатизировали Наполеону, действовали не менее энергично. Многочисленные статьи в газетах, также основанные на бюллетенях Великой армии, старались создать образ варварской, деспотичной России, вынашивающей захватнические планы. В целом события 1812 г. в России вызвали среди американцев
522
См.: Болховитинов Н. Н. Становление русско-американских отношений. 1775–1815. М., 1966. С. 583.
523
Болховитинов Н. Н. Отклики в США на Отечественную войну 1812 года // ННИ. 1962. № 6. С. 94.
524
Tchuykevitch (col.) Reflection on the War of 1812 with tables. Boston, 1813.
525
Eustaphieve A. Memorable Predictions of the Late Events in Europe. Boston, 1814.
526
Болховитинов Н. Н. Становление русско-американских отношений. С. 586.
Однако с окончанием Наполеоновских войн интерес в США к событиям 1812 г. быстро иссяк. Он возродился вновь только на рубеже XIX–XX вв. В значительной степени это совпало с началом осознания американцами той великой роли, которую их стране предстояло сыграть в мировых делах ХХ в. В. Слоон, американский автор жизнеописания Наполеона, выпустивший свою работу в 1896 г. [527] , счел необходимым посвятить немало страниц войне 1812 г. По мнению Слоона, главной целью Наполеона было оттеснить Россию от Европы и, быть может, «отбросить ее совсем в Азию». Хотя французский император и планировал захватить русскую столицу, но собирался сделать это не сразу, ограничившись в первый год взятием Минска и Смоленска. Однако нерадивость Жерома Бонапарта привела к провалу этого плана; стремясь восстановить престиж, Наполеон возжаждал генерального сражения. Кроме того, расстройство тыла, что Наполеон воочию увидел в Смоленске, еще более заставляло его продолжать движение к Москве. Это, в свою очередь, удлиняло его операционную базу и ослабляло силы. К дню генеральной баталии у Наполеона было только 128 тыс., в то время как русские располагали 120 тыс., включая ополченцев. Слоон счел необходимым отметить физические перемены, произошедшие в организме императора в 1812 г.: он сильно пополнел, сделался чрезвычайно медлительным, его движения утратили прежнюю живость, преобладающим стало вялое настроение. По временам, как, например, перед Бородинским сражением, увидев портрет сына, Наполеон демонстрировал склонность к чрезвычайной чувствительности. Однако все это, по мысли Слоона, нисколько не ослабило гений Наполеона. Хода сражения Слоон почти не касался, почему-то полагая, что оно произошло 6 сентября! Он только отметил, что, несмотря на ожесточенное сопротивление, русские были вытеснены со своих позиций. Но «русские были слишком утомлены, чтобы помышлять о бегстве, а французы до того выбились из сил, что не могли воспользоваться одержанной победой», – подвел Слоон итог Бородину [528] .
527
Sloane W. N. Life of Napoleon Bonapart. London; New York, 1896. Vol. 1–4. Русское изд.: Слоон В. Новое жизнеописание Наполеона I. СПб., 1896. Т. 1–2.
528
Слоон В. Указ. соч. Т.2. С. 397–407.
Несколько более подробно описывали ход Бородинского сражения Е. Фурд и Х. Беллок [529] . Общим для этих работ было повторение того фактологического материала и тех оценок, которые ранее уже звучали в работах английских и американских авторов. На этом фоне явно выделялась фундаментальная книга Теодора Доджа «Наполеон. История искусства войны», в 3-м томе которой автор попытался взвешенно оценить ход и результаты Бородинской битвы. По его мнению, «технически» Бородино было поражением русских, которые оставили поле боя. Однако для французов это была «пиррова победа», которая означала несомненный провал русской кампании. В то же время, если бы Наполеон проявил б'oльшую энергию и использовал гвардию, он бы разбил русскую армию, а Александр I пошел бы на мирные переговоры [530] .
529
Foord E. Napoleon’s Russian Campaign of 1812. Boston, 1913 (переиздана в Лондоне в 1914 г.); Belloc H. The Campaign of 1812 and the Retreat from Moscow. London; Edinburg; New York, s. a. (1-е изд. вышло без года, хотя из текста следовало, что книга была закончена в 1912 г.; она была переиздана в Лондоне в 1925 г. и в Нью-Йорке в 1926 г.).
530
Dodge T. A. Napoleon. A history of the art of war. Boston; New York, 1906. Vol. 3. P. 560–587.
В период между Первой и Второй мировыми войнами в американской исторической науке не появилось ни одной новой работы, посвященной 1812 г. и достойной внимания. Только в 1947 г. Л. Страховский наконец-то нарушил длительный перерыв в изучении американцами русской кампании Наполеона [531] . Работа оказалась заслуживающей интереса. В определенной степени она продолжила традицию британца Розбери и русского исследователя Надлера, хотя, по существу, к самой картине Бородинского сражения и не смогла добавить ничего нового. То же можно сказать о статье Лео Яреша, вышедшей в 1956 г. [532] Подобно книге британца У. Джексона, изданной в 1967 г., это было своего рода исследование природы «русской силы» в условиях «холодной войны».
531
Strakhofsky L. Alexander I of Russia. The man who defeated Napoleon. N.Y., 1947. Мы не можем согласиться с пренебрежительной оценкой работы Страховского Бескровным и Троицким, отзывавшимися о ней не иначе как об «опусе, реанимировавшем русскую дворянскую концепцию войны 1812 г. в ее самом слабом пункте».
532
Yaresh L. The Campaign of 1812 // Rewriting Russian History. N.Y., 1956.
В 1965 г. Винсент Дж. Эспозито, бригадный генерал и бывший глава Департамента военного искусства и техники военной академии в Вест-Пойнте, и Джон Роберт Элтинг, полковник и доцент того же департамента, опубликовали своеобразный атлас военных карт по наполеоновской эпохе с коммментариями [533] . Точный план Наполеона на Бородинское сражение, отмечали Эспозито и Элтинг, недостаточно ясен. Реализация предложения Даву по обходу левого фланга русской армии, полагали они, без сомнения имела бы успех, но оно не было принято Наполеоном. Несмотря на в целом успешные действия Великой армии, особенно ее артиллерии, решительной победы добиться не удалось. В то время, когда около 11 утра произошло взятие «большого редута» дивизией Морана, пришло известие об атаке Уварова и Платова. Хотя этот рейд не принес русским серьезного успеха, так как Кутузов не поставил перед Уваровым ясной задачи, но он серьезно помешал Наполеону в осуществлении его планов. Потери составили 28–31 тыс. у французов и более 45 тыс. у русских. Французская армия, за исключением 30 тыс. гвардии, оказалась совершенно измотанной. Возможно, пишут авторы, Наполеон был еще более уставшим, чем его армия. О долговременных последствиях Бородинского сражения Эспозито и Элтинг предпочли ничего не писать.
533
Esposito V. J., Elting J. R. A Military History and Atlas of the Napoleonic Wars. New York; Washington, 1964. В 1988 г. Элтинг издал фундаментальную работу о Великой армии, позволившую лучше понять функционирование этого сложнейшего военного и человеческого механизма в 1812 г. (Elting J. R. Swords around a Throne. Napoleon’s Grand Arm'ee. N.Y.; L., 1988). Этот труд, уже не раз переиздававшийся, не имеет аналогов в англо-американской историографии.
В 1970-е гг. тема войны 1812 г. оказалась отмеченной в американской историографии только одной небольшой работой [534] . Однако в следующем десятилетии американцами было предложено интереснейшее исследование, до сих пор, по нашему мнению, недостаточно оцененное специалистами. Кертис Кэйт, создав широкую панораму событий Отечественной войны на основе обширного комплекса опубликованных материалов, в том числе русских документов и воспоминаний, исходил из тезиса о поворотном значении 1812 г. для судеб мировой истории. Все, что произошло позже в 1813–1815 гг., было, по его словам, только «конвульсивным эпилогом», агонией режима Наполеона I [535] . Вторым тезисом своего исследования Кэйт провозгласил право «не по-научному» ставить вопросы о том, «что могло бы быть, если бы…». Отсутствие этой формулы при рассмотрении прошлого, по его мнению, не оставляло за человеком права на решение и ошибку. Опираясь на эти два момента, Кэйт попытался показать, во-первых, как случай, зависящий от не всегда ясно объясняемого поступка отдельного человека, предопределял ход исторических событий, а во-вторых, характер взаимоотношений друг с другом отдельных действующих лиц той великой эпопеи. И все же провозглашенные Кэйтом принципы исследования оказались реализованы только частично. Склонность к литературной яркости в описании событий в ущерб предельной точности и глубине исторического анализа привела автора к заметной поверхностности. Он так и не смог выявить реальные «кризисные точки» в ходе войны 1812 г. и показать подлинную роль человеческого поступка. Так, очень неопределенными оказались такие принципиальные вещи, как планы Наполеона при подготовке всей кампании и планы на генеральное сражение, конкретные обстоятельства ряда ключевых событий боя, фактические результаты Бородина. Вместе с тем в работе Кэйта присутствовали талантливые, хотя и спорные, попытки разрешения ряда дискуссионных вопросов. Так, он считал, что для Наполеона сражение «фактически было проиграно, или, в любом случае, не выиграно» и результат был предрешен во время боя за «Семеновское плато», где император не сумел сконцентрировать свои силы и разрезать русскую армию надвое. Вину за это автор возложил как на «обстоятельства», так и на «странное» поведение Наполеона, Понятовского и некоторых других участников драмы. В заключение Кэйт предложил любопытный парадокс: если бы Кутузов по совету Барклая-де-Толли нанес удар на северном фланге, сражение было бы выиграно русскими войсками и французы бы не вступили в Москву. Однако тем самым Наполеон избежал бы провала всей кампании. Французские потери при Бородине Кэйт приводил по Деннье, хотя и отмечал,
что реальная цифра может быть большей. Особенно сильно пострадала кавалерия Великой армии.534
Davis F. 1812 Campaign. Napoleon in Russia // Strategy and Tactics. 1972. № 35. P. 21–35.
535
Cate C. The War of the Two Emperors. The Duel between Napoleon and Alexander: Russia, 1812. N.Y., 1985. P. IX.
Конец 1980-х – начало 1990-х гг. были отмечены в США выходом двух обширных трудов по кампании Наполеона в 1812 г. – Джорджа Нафзигера и Ричарда К. Рьена [536] . На первых страницах введения Нафзигер заявил о стремлении рассмотреть в совокупности все факторы, повлиявшие на военные действия в 1812 г.: политические, экономические и вопросы снабжения. Однако реально несомненным достоинством книги стал только подробный обзор организации Великой армии и сопоставление различных тактических приемов того времени. Политические и экономические моменты присутствовали слабо, а сами военные действия были рассмотрены достаточно бегло, без какого-либо критического анализа источников. Вообще, характерной чертой работы явилось восприятие автором описываемых событий в виде некой данности, не вызывающей каких-либо вопросов. При изложении событий Бородинского сражения Нафзигер активно использовал материалы книги Даффи, допуская при этом досадные промахи, которые свидетельствовали об отказе автора от собственного углубленного анализа источников. Почти совершенно отсутствовал в книге Нафзигера реальный человек, уподобленный автомату. Французские потери автор исчислял в 30 тыс.; число же русских потерь он решил не называть, отметив, что различные источники указывали цифры от 38,5 до 44 тыс. (при этом официальные данные, по его мнению, определяли потери в 43 924 человека) [537] . Каких-либо итогов Нафзигер не подводил, отметив только физическую и моральную усталость обеих армий.
536
Nafziger G. Napoleon’s Invasion of Russia. Novato, CA, 1988; Riehn R. K. 1812. Napoleon’s Russian Campaign. N.Y., 1990.
537
Nafziger G. Op. cit. P. 254.
На первый взгляд, работа Рьена была построена по тому же принципу, что и книга Нафзигера: изложение военных событий 1812 г. предваряли обзор общего состояния Великой армии, анализ системы снабжения и «анатомии тактики колонн». Но содержание работы было заметно более оригинальным и глубоким. Так, описывая характер Великой армии, Рьен счел необходимым остановиться на качественной характеристике ее составлявших, как с точки зрения боевого опыта, так и с точки зрения национальных и политических настроений, солдат [538] . Бородинское сражение, по мнению автора, предоставило последний шанс Наполеону выиграть кампанию и подписать мир. Однако император не смог им воспользоваться. Ко времени генерального сражения французская армия уже очень сильно, особенно из-за ускоренного марша на Москву, ослабла. Только после переклички в Гжатске, считает автор, Наполеон потерял еще 15 256 человек (нам осталось неясным, на основе чего Рьен приводил столь точную цифру), оставляя гарнизоны, теряя солдат в авангардных боях, неся большие потери из-за тяжелой погоды и изнурительных маршей. К утру 7 сентября силы Великой армии (принимая в расчет подошедшую кавалерийскую дивизию Пажоля) составили около 124 тыс. человек при 587 орудиях. Русские силы автор оценивал в 103 тыс. регулярных войск, 7 тыс. казаков и 637 орудий. Конский состав Великой армии находился в худшем состоянии, чем русской; что же касается артиллерии, то, несмотря на перевес в числе орудий у русской стороны, значительная их часть в сражении не участвовала. Благодаря этому более слабая французская артиллерия превратилась в решающий фактор в сражении [539] . Причины отказа Наполеона от плана Даву Рьен видел, во-первых, в боязни отхода русских сил, а во-вторых, в нежелании (которое вряд ли можно объяснить только какими-то рациональными причинами) императора передать обратно в руки Даву из распоряжения Евгения Богарне две дивизии 1-го корпуса. Как результат такого дробления корпуса Даву, Евгений получил войск больше, чем он мог эффективно использовать, а Даву и Понятовский не получили достаточных сил для эффективной реализации своих задач. Вслед за Даффи, Рьен склонен был также считать, что Наполеон не понял особенностей русских позиций, полагая, что батарея Раевского и Багратионовы укрепления находились на одной возвышенности. При описании самого сражения Рьен уделил главное внимание поведению Наполеона, утверждая, что тот не проявил должной активности, не смог из-за дыма и пыли верно оценить складывающуюся в ходе битвы ситуацию и упустил шанс «раздавить врага». В целом автор без всякого снисхождения констатировал, что Наполеон при Бородине не показал ни умения выбрать направление главного удара, ни умения воспользоваться резервами. Он, который до сражения столь мало заботился о сохранении армии, внезапно стал «сверхзаботливым» в отношении гвардии. Автор спрашивал, чем мог рисковать Наполеон, бросая гвардию в бой? После сражения армия Наполеона все еще насчитывала 96 тыс., в то время как русская едва ли имела 52 тыс., не считая казаков и ополчения. Следовательно, заключал Рьен, потеря 5–6 тыс. ничего бы кардинально не изменила в численном отношении, но зато в случае успеха русская армия была бы уничтожена. Французские потери, по мнению автора, составили около 28 тыс., русские – около 53 тыс. (в том числе 1 тыс. пленными и примерно 8 тыс. «отбившимися»). В целом книга Рьена могла оказаться оригинальным и основательно фундированным исследованием, если бы не наличие в ней большого числа спорных моментов, которые свидетельствовали о недостаточно критическом отношении автора к источникам и использованной литературе. Кроме того, обратившись к «человеческому измерению» великого сражения, он счел возможным заострить внимание только на крупнейших фигурах, почти совершенно проигнорировав состояние внутреннего мира большинства участников Бородинской битвы.
538
Riehn R. K. Op. cit. P. 65–82.
539
Ibid. P. 239, 242–244.
Активизация процессов «глобализации» в конце ХХ в. и пришедшийся на это же время распад Советского Союза причудливым образом сказались на американской историографии Бородинского сражения. Среди американских историков появились два имени историков, родившихся на пространствах бывшего СССР, – А. Микаберидзе и Э. Вовси.
Александр Микаберидзе, грузинский историк, работающий в США, посвятил свою докторскую диссертацию, защищенную в Государственном университете Флориды, жизни П. И. Багратиона. В дальнейшем Микаберидзе сосредоточился, главным образом, на истории русской армии в эпоху Наполеоновских войн [540] . Представленная им картина военных действий 1812 г. характеризуется широким использованием документов и литературы русскоязычного происхождения (работ Л. Л. Ивченко, А. И. Попова, В. М. Безотосного, С. В. Шведова, Д. Г. Целорунго, А. А. Васильева, В. Н. Земцова) и стремлением равным образом представить обе борющиеся стороны. На этом основании вывод автора о французской победе под Бородином, с точки зрения «технической», выглядит достаточно убедительным.
540
Mikaberidze A. The Russian Officer Corps in the Revolutionary and Napoleonic Wars, 1792–1815. Staplehurst, 2005; Idem. The Battle of Borodino. Napoleon against Kutuzov. Barnsley, 2007; Idem. The Battle of Berezina. Barnsley, 2010: Idem. The Burning of Moscow. Barnsley, 2014; etc.
Значительно расширить наши представления о французской документальной базе Бородинского сражения предложил в 2010–2012 гг. Эман (Эммануил) Вовси. Уроженец Риги, один из подвижников движения военно-исторической реконструкции в Латвии, эмигрировавший впоследствии в США, Вовси защитил в Государственном университете Флориды магистерскую и докторскую диссертации по истории Наполеоновских войн [541] . Обратившись к документам архива Исторической службы министерства обороны Франции, Вовси обнаружил оригиналы сводок сведений о численном составе Великой армии, составленных накануне Бородинского сражения и которые в свое время опубликовал Пеле. Обратившись к вопросу о потерях армии Наполеона в сражении, автор указал на заметные расхождения между данными Мартиньена и архивными документами, а также попытался восстановить реальную картину того, как происходил сбор подобных сведений наполеоновскими штабами. В целом, по его мнению, данные выписок 2–3 сентября можно считать результатом корпусных перекличек конца августа и что общая численность армии в день генерального сражения не превышала 130–132 тыс. человек в строю. Что же касается численности потерь, то, по словам Вовси, они составили до 20 тыс. убитыми, ранеными, пленными и пропавшими без вести [542] .
541
Земцов В. Н. Власть и семантика мундира. Рец. на кн.: Вовси Э. М. Трансформация униформы и снаряжения французского пехотинца 1791–1812 гг. М.: Изд-во «Мастерская Vanderhoff & 15-e legere», 2012 // Запад, Восток и Россия: символика Власти: Вопросы всеобщей истории. Вып. 15 / Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург, 2013. С. 290–293.
542
Вовси Э. Великая армия Наполеона накануне Бородинского сражения: новые цифры и факты (по материалам французских архивов) // Эпоха 1812 года. Исследования. Источники. Историография. М., 2010. Т. 9. С. 151–161; Его же. Состав и потери Великой армии в Бородинском сражении (по материалам французских архивов) // Французский ежегодник. 2012. М., 2012. С. 37–46; и др.
Суммируем особенности американской традиции в исследовании Бородинского сражения. Во-первых, обращает на себя внимание то, что интерес в США к Бородину, вспыхнув в 1812–1813 гг. не без участия русских официальных представителей в Америке, вскоре быстро иссяк. Он возродился только на рубеже XIX–XX вв., когда американцы начали задумываться о кардинальном пересмотре своего места и своей роли в мире. В рамках обновленного американского самовосприятия, которое к середине ХХ в. оказалось связанным с идеей супердержавности, интерес к природе «русской силы» оказался вполне естественным. Столь же естественным стало стремление ответить на вопрос о характере стратегических и тактических ошибок, допущенных предводителем объединенной европейской армии в борьбе с Россией в 1812 г. Поскольку к концу ХХ в. с Россией как со сверхдержавой было покончено, интерес американцев к Бородинским событиям заметно стал ослабевать. Во-вторых, американская историография оказалась в ХХ в. во многом связана с британской традицией изучения русской кампании Наполеона. Это, в частности, проявилось в попытках найти новые ракурсы и, до некоторой степени, новые методики в исследовании Бородина. В-третьих, сохраняя известную беспристрастность в характеристике событий 1812 г., американские авторы, вместе с тем, подобно своим британским коллегам, пренебрегли масштабным использованием первоисточников, ограничиваясь, в лучшем случае, опубликованными документальными материалами. Беспристрастность, нередко в соединении с холодной отстраненностью (счастливым исключением является, пожалуй, только книга Кэйта), не позволяла американцам понять, почувствовать и проникнуть в человеческий контекст событий русской кампании Наполеона. В-четвертых, начало XXI в. ознаменовалось ростом интереса американской историографии к событиям 1812 года в России и к Бородинскому сражению в том числе. Можно допустить, что это связано не только с появлением в Америке двух историков, которые являются выходцами из бывшего СССР, но и с процессами своеобразной «глобализации» и интернационализации в рамках рассматриваемой нами тематики, а также с новыми, порою неожиданными внешними вызовами, с которыми сталкиваются США сегодня.