Великая надежда

— Куда нам бежать?

С востока, как последний барьер на больших скачках, черная низкая изгородь отделяла кладбище от убегавших вдаль полей, бесконечность которых служила свидетельством покатости земли и черпала в этой покатости свое собственное свидетельство. Разве не для того кругла эта земля, чтобы быть бесконечной? Разве не для того она кругла, чтобы покоиться в чьей-то руке?

Но какой же путь избрать из всех путей? Где мы нагоним мертвых? Где призовем мы их к ответу? Где они дадут нам свидетельство?

Не там ли, где близкое далеко, а далекое близко, не там ли, где все претворяется в синеву? Все дальше по дороге, вдоль полей, между злобой и злаками?

— Куда нам бежать?

Дети в отчаянии задумались. Их глаза впивали безмолвную тьму, как последнюю каплю из походной фляги.

Высоко над ними загудел самолет. Они подняли головы от могил и посмотрели ему вслед. Взлетели вороны. Все вместе они равнодушно исчезли в темноте. Самолет и вороны. А мы — нет. Мы не хотим исчезать, пока не получим свидетельство.

По ту сторону изгороди горел маленький костер. Там паслись три козы.

— Пора вам домой идти, — сказал старик. Ласково сказал, но не детям, а козам.

— И нам тоже пора, — прошептал Леон.

Биби вскочила и побежала к изгороди, остальные за ней.

Поля окутал туман. Старик с козами исчез. Дети равнодушно вернулись к чужой могиле. Руки у них болтались вдоль тела. Ноги налились тяжестью. Постепенно становилось холодно. Издали доносилось пыхтение поезда.

— Уедем отсюда!

— Доберемся тайком до границы!

— Скорее, а не то будет поздно!

Но ведь если хочешь оседлать паровозный свисток, надо ехать налегке. Надо быть легче самих себя. Такая езда тяжелее, чем кажется. И потом — куда?

Разве они уже не выложили последние деньги, когда покупали перронные билеты, провожая поезда с детьми, идущие в чужую землю, и разве не растратили последние улыбки на то, чтобы пожелать своим более удачливым друзьям еще больше удачи и счастливого путешествия? И разве они не выучили назубок, как махать большими платками и оставаться в мигающем свете синих, затемненных вокзальных фонарей? Но все это уже давно в прошлом.

Теперь им уже давным-давно известно, что, покуда ты на этом свете добиваешься своих прав, ты остаешься неправым. Они научились продавать мебель из дому и не морщась сносить пинки. Сквозь чердачное окно они видели, как горит Храм. Но на другой день небо снова было синим.

Нет, они больше не доверяли этому ослепительно-синему веселому небу, не доверяли кружащему снегу и набухающим почкам. Но их взрослеющие умы и бурный, опасный поток невыплаканных слез искали выхода. И этот поток пробил себе дорогу.

— Прочь отсюда!

— В чужую землю!

А не поздно ли? Поезда с детьми уже давно не уходят. Границы на замке. Идет война.

— Куда нам бежать?

— Где та страна, которая нас примет?

Не примет ни юг, ни север, ни восток, ни запад, ни прошлое, ни будущее.

Значит, остается только одна страна: та, где оживают мертвые. Значит, остается только одна страна: та, где получают свидетельство перелетные птицы и разорванные облака. Значит, остается только одна страна — «Где козы получают свидетельство, — сказал Герберт, — белые козы, листья и каштаны, там и мы тоже его получим».

— Брось, малыш! Не надо нам рассказывать сказки!

— Он прав, — задумчиво возразил Леон. — Там, где ветер получает свидетельство, ветер и дикие птицы, там и нам дадут свидетельство. Только где это?

— Кто ручается за ветер и за акул, — закричала Эллен, — тот и за нас ручается, так сказал консул.

— Но где этот «тот»?

Леон вскочил.

— Нам нужно идти в Иерусалим! — внезапно сказал он.

— Ты имеешь в виду Святую землю? — крикнула Эллен.

Остальные засмеялись.

— Я слыхал, — сказал Леон и прислонился к белому надгробию, — что там собирают огромный урожай апельсинов. Прямо руками собирают!

— А как ты туда попадешь? — иронически спросил Курт.

— Нам бы только перебраться через ближайшую границу, — сказал Леон, — а дальше, возможно, будет уже не так трудно.

— Но как нам добраться до границы?

— Кто нам поможет?

— Туман, — сказал Леон, — да мало ли кто, хоть бы и тот человек с козами.

— Человек с козами! — На Биби напал смех. Она прямо вся тряслась от смеха.

— А если на границе нас поймают?

— А если нас отправят обратно?

— Не думаю, что поймают, — спокойно сказал Леон.

— Молчи! — крикнул Курт. — Ты нас всех за дураков принимаешь! Айда, пошли отсюда.

— Куда?

— Оставайтесь здесь! Давайте останемся вместе!

— Вместе! — передразнил Курт. — Вместе? Если бы мы хоть направление знали, куда идти! Через могилы наискосок? Как попасть в Святую землю?

— Я говорю серьезно, — сказал Леон.

Вдали из-за низкой ограды вновь послышался грохот трамвая. За изгородью, в том месте, где был костер, поднимался белый дымок. Вечерняя звезда боязливо пряталась за туманом. Как нечто давно решенное, о чем еще никто не знает. Контуры предметов терялись в тяжелых сумерках, словно заблуждения.

— Там кто-то стоит! — сказал Леон.

— Где?

— Там, по ту сторону, где дорожка к воротам.

— Вы его видите?

— Стоит и прислушивается!

— Теперь видите?

— Да, вижу.

— Прямо возле покосившегося камня!

— Это куст, — сказала Ханна.

— Маленький куст, совсем крошечный кустик, — съязвил Курт.

— За десять минут из земли вырос: это заколдованный принц.

— Так расколдуйте его!

— А теперь он шевелится.

— Он все слышал!

— Мы ничего такого не говорили.

— Обо всех наших планах!