Великая Перемена (и прочая ложь)

***

Фрайд осторожно отогнула упаковку, чтобы взглянуть. Всегда волнительный момент — получать новое платье. Прекрасная ткань, выбранная леди Савин, и кружева, как всегда, изысканные, но... Фрайд нахмурилась, отворачивая бумагу дальше, проводя пальцами по шву. Стежки выглядели из рук вон плохо.

— Ох-ох-ох, — пробормотала она и понесла платье наверх так бережно, словно оно стоило больше, чем она сама. Что, собственно, так и было.

— От Гретте Брайн? — Зури подошла к ней в передней части гардеробной. Какая у неё была походка — настоящая грация. — Лучше поздно, чем никогда, я полагаю.

— Может быть, — с сомнением протянула Фрайд.

Зури вскинула чёрные брови: — Неужели так плохо?

Фрайд приложила бретели к своим плечам и расправила платье перед собой, чтобы Зури могла хорошенько рассмотреть: — На мой взгляд, совсем не то качество.

— У тебя очень хороший глаз, Фрайд. — Зури подошла ближе, пропуская роскошную ткань сквозь длинные пальцы, оценивая, как она ложится. — Если ты говоришь, что качество не то...

— Платье от Гретте доставили? — Сквозь приоткрытую дверь Фрайд видела леди Савин, застывшую, словно статуя, в полусобранном нижнем белье — дюжина её раздробленных отражений смотрела из зеркал под разными углами. Она не могла повернуть голову, потому что Метелло стояла на стремянке, укладывая её парик, но покосилась в сторону платья. — Ну и как оно?

— На мой взгляд, — проговорила Зури, опускаясь и поднимая подол, разглядывая стежки на свету, — совершенно неприемлемо.

— У тебя самый верный глаз из всех, кого я знаю, — сказала леди Савин. — Если ты говоришь, что неприемлемо, значит, так оно и есть. — Фрайд заметила, как Лизбит слегка надула губы, смешивая свои пудры. Но спорить с фактами было бессмысленно. У Зури был лучший глаз из всех известных, именно поэтому она и стала компаньонкой леди Савин. А стежки и правда никуда не годились, даже Фрайд сразу это заметила.

— Гретте делала такие красивые платья, — с тоской произнесла леди Савин.

Фрайд кивнула: — Лучшая работа из всех, что я видела.

— Портнихи, наверное, как и платья, — задумчиво произнесла Зури. — Недолговечны. — Она нахмурилась, разглядывая подол, что-то вытащила и поднесла к свету. — Дыхание Божье, тут торчит нитка.

Метелло возмущённо охнула, не выпуская гребень изо рта. Лизбит скривилась: — Пытается нашу госпожу в отрепья обрядить, — процедила она сквозь зубы.

— Прикажете отказать в оплате? — спросила Зури, выпрямляясь.

Леди Савин раздражённо вздохнула, мышцы её плеч напряглись, поднялись и опали: — Заплатите ей половину. Ради прежних заслуг. Но больше заказов она не получит.

— Как прикажете, миледи, — отозвалась Зури, делая пометку в книжке.

— Что мне с ним делать? — спросила Фрайд. Если смотреть на него, как гардеробная служанка Савин дан Глокта, стежки были просто позором. А если как девушка, выросшая по ту сторону Арок — клянусь Судьбами, это всё равно было чудесное платье. Она подумала о том, что почувствовала бы её мать, просто прикоснувшись к такой ткани.

— Леди Савин не может это надеть, — отрезала Зури. — И никто не должен видеть то, что она могла бы носить. Сожгите его. — Она направилась к двери. — И принесите синее.

Камень

Этого не могло быть.

Никто и никогда ничего не находил здесь, в верховьях, у самого начала прииска. Разве что мозоли да солнечные ожоги.

Этого не могло быть. Неужели такой большой?

Но чем дольше Фарис всматривался, тем сильнее убеждался. С одного бока камень покрывала серо-зелёная порода, но, Господи, когда он осторожно перевернул его граблями, то увидел, что это чистейший кристалл — яркое солнце играло на его влажных гранях.

Этого не могло быть. Но что же это тогда?

Он ревниво склонился над находкой, чтобы другие мальчишки, работающие в его яме, не заметили. Никогда прежде он не видел камня даже в десять раз меньше этого. Когда он поднял его с края воды, со всем благоговением, с каким берут святыню, его дрожащий кулак едва смог сомкнуться вокруг находки.

Фарис поднял глаза, сердце стучало в ушах, но ближайший охранник дремал в тени валуна, откинув голову, надвинув каску на лицо и лениво отмахиваясь от мух. Стражники в этом конце прииска никогда не следили внимательно. Ведь здесь отродясь ничего не находили.

Сколько раз после очередного дня, ломающего спину, стирающего кожу и обжигающего солнцем, он мечтал прокричать эти волшебные слова? «Я нашёл!» Слова, которые могли принести ему несколько сытных обедов и остаток дня отдыха. Но сейчас он подумал, что это слишком скудная награда за такой камень. Хафедие даст куда больше. Все мальчишки так говорили. И ради такого камня стоило рискнуть.

Фарис сглотнул пересохшим горлом и спрятал камень в набедренную повязку, где тот устроился, холодный, мокрый и тяжёлый, прижавшись к яйцам. Затем подобрал какой-то другой камень, обычный кусок гравия, каких тысячи в его яме, миллионы по всему прииску, глубоко вздохнул, собрался с духом, бросил грабли и завопил:

— Я нашёл!

Сотни завистливых глаз уставились на него, когда он карабкался по тропинке, высоко держа этот никчёмный камень. Вдоль медленного течения реки, перегороженной, направленной по каналам и разделённой на мерцающую россыпь всё более широких, всё более мелких запруд, заполненных детьми, стоящими по щиколотку, по колено, по пояс в холодной горной воде — копающими, гребущими, просеивающими, с натёртой и сморщенной от влаги кожей, согнутыми от долгих дней работы в наклон. Надсмотрщик широким шагом двинулся ему навстречу, его покрытый испариной лоб нахмурился, демонстрируя интерес, он схватил кусок гравия и жадно поднёс его к свету, пока Фарис гордо поглядывал на других мальчиков.

— Это ничто, — надсмотрщик отшвырнул камень, и тот затерялся среди сотен, тысяч, миллионов других. Затем он наотмашь ударил Фариса по лицу и сбил его с ног.

Фарис сидел на земле, щека горела, во рту появился привкус крови.

— Простите, господин. Простите, — но надсмотрщик уже отвернулся. У него были ещё десятки камней для проверки и десятки других мальчиков, которых нужно было ударить.

Один из старших ребят в прудах внизу склона презрительно фыркнул:

— Чёртов дурень, — и вернулся к своим граблям.

Фарис поплёлся прочь, понурившись, вытирая окровавленный рот и стряхивая мокрый песок с волос, качая головой, будто не мог вынести этого позора, в то время как всё внутри пело от возбуждения. Он заставил себя идти медленно, а не бежать, когда приблизился к Хафедие, сидевшей на корточках возле своего ведра с водой, и бросил на неё взгляд исподлобья. Тот самый многозначительный взгляд, и она ответила таким же, протягивая ковш.

Он пил, и, убедившись, что никто не смотрит, вытащил камень из повязки и опустил в ковш, когда отнимал его от губ. Увидев размер камня, её глаза на мгновение расширились, прежде чем она опустила ковш обратно в ведро и едва заметно подмигнула. Затем встала, отряхнула ладони и, закинув ведро на плечо, молча направилась к воротам в заборе.