Великая Перемена (и прочая ложь)

***

— Признаюсь... — пробормотал Габрези, когда к нему, наконец, вернулся дар речи, — я обычно не связываюсь с камнями такого размера. — И он изобразил свой коронный полный сомнения вздох. Это не было ложью как таковой. Никто обычно не связывался с камнями такого размера — просто потому что они встречались крайне редко. По правде говоря, Габрези с превеликим удовольствием имел дело с любыми камнями, на которых мог заработать, и чем крупнее камень, тем больше навар. Но сейчас ему было выгодно разыграть нерешительность, хотя это становилось всё труднее, чем дольше он рассматривал этот камень под ювелирной лампой. Качество оказалось столь же исключительным, как и размер.

— Меня не слишком впечатляет качество...

Манок рассмеялся:

— Может, зайдём за вторым мнением к соседу?

— Нет! Нет. — Габрези было нелегко сохранять свою тщательно отрепетированную небрежность, когда в ладони покоилось целое состояние. В Срединных землях появились новые деньги — вместе с новыми фабриками, новыми идеями и новыми способами ведения дел. Никогда ещё не водилось столько денег и столько людей, жаждущих эти деньги показать, поэтому цены на драгоценные камни всех видов, и особенно на алмазы, непрерывно ползли вверх. Шальные деньги. Безумные деньги. Шальные, безумные, восхитительные деньги.

Габрези издал самый горестный из своих вздохов:

— В Срединных землях неспокойно. Ломатели, поджигатели, эта заваруха в Вальбеке, войны в Стирии. Настроения на рынке самые мрачные. Покупателей — по пальцам пересчитать. Цены на драгоценные камни всех видов, и особенно на алмазы, в последнее время рухнули.

Манок выхватил камень из его руки и повернулся к двери:

— Вот насчёт этого я, пожалуй, и правда спрошу второе мнение...

— Постойте! — Бывали случаи, когда худощавое телосложение оказывалось несомненным преимуществом — он частенько тешил себя мыслями о том, сколько сэкономил за годы на ткани для новой одежды, — и теперь Габрези проворно скользнул мимо контрабандиста и ловко встал между ним и выходом. — Подождите минутку.

— О? — Манок раскрыл ладонь, позволив этому чудовищному камню поблёскивать в луче пыльного солнца. — И чего ради?

Габрези облизнул губы. Он знал, что этот стервятник Горт дан Брейер сейчас в городе и платит бешеные деньги за лучшие камни, а этот был находкой всей жизни. Он уже прикидывал в уме, сколько сможет наварить, даже не выходя на улицу, и от этих цифр у него текли слюнки.

Он изобразил свой фирменный театральный вздох, словно решаясь против здравого смысла оказать дорогостоящую услугу:

— Я сделаю вам предложение.

***

— Что бы вы сделали с этим? — спросил Брейер. — Чисто гипотетически?

Веттель сощурилась:

— Я не люблю шутки, — сказала она. Муж всегда называл её лишённой чувства юмора, но сама она предпочитала считать себя прагматичной.

— О, я абсолютно серьёзен, — сказал Брейер.

— Подождите... он что, настоящий? — Она выхватила камень из его руки — клянусь Судьбами, какой же он тяжёлый — и торопливо опустила лупу к глазу. Поразительно, как улучшились линзы за последнюю пару лет. Эта новая — просто чудо какое-то. Она мгновенно определила, что камень настоящий, через секунду — что у него превосходный цвет и чистота, а ещё через мгновение — что в нём нет серьёзных изъянов. — Вот это да... — пробормотала она.

Алмазы как люди — двух одинаковых не найдёшь. Раскалывание каждого камня — головоломка без единственно верного решения. Сотни мелких выборов, и каждый — игра с шансами. Один крупный камень может стоить куда дороже трёх мелких, но его будет намного сложнее продать. А ещё есть риск ошибки. Испортить один камень из трёх — беда. Испортить один великолепный камень — верная смерть.

Но раскалывание камня — столько же искусство, сколько наука. Отец всегда говорил ей, что лучшие огранщики доверяют чутью. Поэтому она позволила пальцам скользить по шероховатой поверхности, прощупывая форму. Чувствуя форму, которой он жаждал стать. Прикидывая, как его расколоть. Алмазы как люди — кажутся несокрушимыми, но у каждого есть свои слабые места, свои уязвимые грани.

Она сдвинула лупу на лоб, поджав губы:

— Я бы сделала из него один овальный бриллиант.

— Один камень? — переспросил Брейер, вскинув кустистые брови.

— В довесок выйдет камней восемь-девять помельче. — На самом деле она рассчитывала получить не меньше дюжины, и лишние позже отполировать и толкнуть одному не слишком щепетильному инглийскому ювелиру из своих знакомых, удвоив навар со всей затеи. Она не испытывала ни малейших угрызений совести при этой мысли. Разумный уровень воровства был заложен в торговлю на каждом этапе. Сколько шахтёров, торговцев, дилеров, контрабандистов, барыг и посредников успеют урвать свою долю с такого камня, пока какой-нибудь богатей, наконец, его наденет — и всё лишь за то, что передавали из рук в руки? Десятки. Так почему бы и Веттель не взять своё, когда именно её мастерство превратит грязь в волшебство? Она тут не грёбаной благотворительностью занимается.

— Восемь-девять? — уточнил Брейер, приподняв бровь, видимо, прикидывая допустимый уровень хищений.

— И пыль, разумеется, которую я использую для полировки. — Веттель махнула рукой в сторону нового шлифовального круга, где новенький крутил педали, а Фоске, щурясь через лупу, шлифовал какие-то мелкие грани для заказа леди Веттерлант. — Алмазы ведь как люди — их нужно немного обточить, прежде чем проявится их истинная красота.

— Почему я должен принести его вам? — Брейер прищурился, оценивая её так же придирчиво, как она оценивала его камень. — А не моим добрым друзьям из гильдии огранщиков, с которыми я столько лет вёл выгодные дела?

— Потому что вашим друзьям из гильдии огранщиков выгодно держать наше ремесло в прошлом веке. Отжившие огранки и устаревшие приёмы, рухлядь вместо оборудования и затхлые взгляды. — Веттель не скрывала презрения в голосе. Да и не хотела скрывать. — Потому что они прикрывают свой страх и лень красивыми словами о традициях. Потому что меня не сковывают их привилегии и не связывают их дурацкие правила. Потому что я дам вам камни лучше и дешевле. Потому что ваши друзья из гильдии могут быть лучшими друзьями, но я — лучший огранщик.

Улыбка медленно расплылась по лицу Брейера, и он погрозил ей пальцем:

— Савин дан Глокта была права насчёт вас.

— Я счастлива иметь её партнёром, — сказала Веттель, которая терпеть не могла эту стерву в качестве партнёра, но знала, что без неё не справится.

— Прекрасно. Пусть будет один овальный бриллиант. И десять мелких огранок. — Брейер направился к двери. — Жду не дождусь увидеть результат.

— Как и я, — пробормотала Веттель, кладя камень на верстак и снимая пиджак. — Брось пока эту ерунду, Фоске! Тащи лезвие для раскола и готовь проволоку для распила!

***

Звякнул колокольчик, и Бронкхорст так стремительно скатился по ступенькам в лавку, что едва не рухнул у подножия лестницы — лоб в испарине, волосы всклокочены.

— Покажите, что у вас есть! — выпалил он, наконец, отдышавшись.

Сонтис нахмурился:

— Вы об алмазах?

— Ну конечно, чёрт возьми, об алмазах! За чем я ещё сюда хожу — за пирожными?

— Какого рода камни вас инте...

— Любые! Доставайте всё, что есть, живо!

Сонтис недоумевал, что стряслось. Королевский ювелир обычно не впадал в такое неистовство.