Великий карбункул

обыкновенными деревьями, как будто из чащи глянуло на него какое-то неземное

существо. Другие оскорбили бы впечатлительную душу своей искусственностью, верным знаком того, что она являлась противоестественным скрещением

различных пород и своим появлением обязана не богу, а извращенной фантазии

человека, кощунственно издевающегося над красотой. Они, вероятно, являлись

результатом опыта, в котором удалось, соединив растения сами по себе

прелестные, создать нечто чудовищное, обладающее загадочными и зловещими

свойствами, как и все, что росло в этом саду. Среди всех растений Джованни

нашел только два или три знакомых ему, и те, как он знал, были ядовитыми. В

то время, как он рассматривал сад, послышался шелест шелкового платья, и, обернувшись, Джованни увидел Беатриче, выходившую из-под сводов старинного

портала. Джованни еще не решил, как следует поступить: извиниться ли перед

девушкой за непрошеное вторжение в сад, или же сделать вид, что он находится

здесь с ведома, если не по желанию, самого доктора Рапачини или его дочери.

Но поведение Беатриче позволило ему обрести непринужденный вид, хотя и не

избавило от сомнений, - кому он был обязан удовольствием ее видеть, Заметив

его у фонтана, она пошла ему навстречу легкой походкой, и хотя на лице ее

было написано удивление, его скоро сменило выражение доброты и искренней

радости.

– Вы знаток цветов, синьор, - сказала Беатриче с улыбкой, намекая на

букет, брошенный им из окна.
– Неудивительно поэтому, что вид редкой

коллекции растений моего отца побудил вас увидеть их поближе. Будь он здесь, он рассказал бы вам много странного и интересного о свойствах этих растений, изучению которых посвятил всю свою жизнь. Этот сад - его вселенная.

– Но и вы не отстаете от него, синьора, - заметил Джованни, - если

верить молве, вы обладаете не менее глубокими познаниями о свойствах всех

этих великолепных цветов и их пряных ароматов. Если бы вы согласились стать

моей наставницей, я, без сомнения, достиг бы еще больших успехов, чем под

руководством самого доктора Рапачини.

– Как, неужели обо мне ходят такие нелепые слухи?
– спросила Беатриче, заливаясь звонким смехом.
– Меня считают такой же ученой, как мой отец?

Какая глупая шутка! Нет, хотя я и выросла среди этих растений, я различаю

только их цвет и запах. А иногда, мне кажется, я с удовольствием бы

отказалась и от этих скудных знаний. Здесь множество цветов, но среди них

есть такие, которые, несмотря на свою красоту, пугают и оскорбляют мой

взгляд. Поэтому прошу вас, синьор, не придавайте веры всем россказням о моей

учености. Верьте только тому, что увидите собственными глазами.

– Должен ли я верить всему, что видел?
– спросил Джованни, с явной

нарочитостью намекая на некоторые сцены, свидетелем которых он был и одно

воспоминание о которых заставило его вздрогнуть.
– Нет, синьора, вы требуете

от меня слишком мало. Прикажите мне верить лишь тому, что произносят ваши

уста.

Казалось, Беатриче поняла его. Яркий румянец окрасил ее щеки, но, посмотрев прямо в глаза Джованни, она ответила на его подозрительный взгляд

с величием королевы:

– Я приказываю вам это, синьор. Забудьте обо всем, что могли вы

вообразить на мой счет. То, что представляется верным нашим чувствам, может

оказаться ложным в самом своем существе. Слова же, произнесенные Беатриче

Рапачини, - это голос ее сердца, и вы можете ему верить…

Страстная убежденность, прозвучавшая в ее словах, показалась Джованни

светом самой истины. Но пока она говорила, вокруг нее разлился пряный, упоительный аромат, который молодой человек, вследствие необъяснимого

отвращения, не осмеливался вдохнуть. Возможно, это был аромат цветов. А

впрочем, и дыхание Беатриче могло напоить ароматом ее слова, словно они были

пропитаны благоуханием ее души. У Джованни закружилась голова, но он тотчас

же пришел в себя. Заглянув в ясные глаза прекрасной девушки, он, казалось, увидел в их прозрачной глубине ее душу и больше уже не испытывал ни страха, ни сомнений.

Яркий румянец гнева, окрасивший щеки Беатриче, исчез, она

развеселилась. Детская радость, с которой она слушала юношу, напоминала

удовольствие, какое могла бы испытывать девушка, живущая на необитаемом

острове, от встречи с путешественником, прибывшим из цивилизованного мира.

По-видимому, ее жизненный опыт ограничивался пределами ее сада. Она то

говорила о предметах таких же простых и ясных, как дневной свет или летние

облака, то засыпала Джованни множеством вопросов о Падуе, о его далекой

родине, о друзьях, матери, сестрах - вопросов, в которых сквозила такая

наивность и неведение жизни, что Джованни отвечал на них так, как отвечают

ребенку. Душа ее изливалась перед ним, подобно прозрачному ручейку, который, пробившись из недр земли навстречу солнцу, с удивлением взирает на то, что в

его водах отражаются земля и небо. Вместе с тем из глубин ее существа

поднимались мысли, как верные и глубокие, так и порождения фантазии, изумлявшие своим блеском. Можно было подумать, что вместе с пузырьками на

поверхность прозрачного потока подымаются сверкающие алмазы и рубины. Время

от времени Джованни не мог удержаться от удивления, что он непринужденно

разгуливает с существом, которое так завладело его воображением и которое он

наделил столь ужасными и губительными свойствами; что он, Джованни, разговаривает с Беатриче как брат с сестрой и видит в ней столько

человеческой доброты и девичьей скромности. Впрочем, эти мысли только

мгновение проносились в его мозгу - очарование Беатриче полностью захватило

и подчинило его себе.

Разговаривая, они медленно продвигались по саду и, обойдя несколько раз

его аллеи, вышли к разрушенному фонтану, вблизи которого рос великолепный

куст, покрытый целой россыпью пурпурных цветов. Вокруг него распространялся

аромат, точно такой же, какой Джованни приписывал дыханию Беатриче, но во