Великий Мао. «Гений и злодейство»

В то время Мао Цзэдун пользовался псевдонимом «Ли Дэшэн» (в переводе с китайского: «Ли Победитель». – Прим. пер.). В классическом древнекитайском труде «Луньюй» есть такая фраза: «Муж благородный стремится быть в речах осторожным, а в делах искусным». Мао Цзэдун довольно много занимался изучением классической китайской литературы. Для него было весьма характерным то, что он, выражая свои надежды, наделил своих дочерей именами Ли Минь («Искусная в делах») и Ли Нэ («Осторожная в речах»).

Ли Минь и Ли Нэ с самых малых лет ели в общей столовой вместе с нами, бойцами охраны. А когда они подросли и пошли в школу, то стали питаться в школьной столовой. Они вовсе не пользовались, как бы уж заодно с отцом, коммунистическим «столом». А когда они поступили в университет, то они и питались и жили в общежитии, в университетском городке, точно так же, как дети всех простых людей; то есть в одной комнате жили шесть-восемь студенток, спали на верхних или нижних нарах, ели ту же простую еду, что и все остальные. Они всегда ходили в старой одежде из синей материи; как и все, посещали занятия и так же, как и все, отправлялись в деревню для участия в физическом труде; как и все, они ходили пешком, ездили на велосипедах, теснились в автобусах. И если не сказать, то никто и не подумал бы, что они – дочери Мао Цзэдуна.

[…] Где-то в 1956 году Мао Цзэдун однажды во время прогулки спросил меня:

– Вот как по-твоему, кто из них лучше: Ли Минь или Ли Нэ?

– Обе они очень хорошие, – ответил я. – И тот и другой ребенок к нам относятся с большим уважением. Им ни в коей мере не присуща манера походя демонстрировать свое превосходство, чем страдают дети некоторых высокопоставленных работников. Они требовательны к себе, стремятся расти, прогрессировать.

Мао Цзэдун отрицательно покачал головой:

– С моей точки зрения, у них нет таких перспектив, как у вас. У них нет такого будущего, как у вас. Они перенесли меньше трудностей, чем вы, а будущее есть только у тех людей, которые способны переносить трудности.

– Председатель, вы, что же, хотите заставить ваших детей переносить трудности? – возразил я. – Да ведь они перестрадали намного больше, чем простые люди!

Мао Цзэдун снова покачал головой:

– Ты не прав. Когда ты произносишь все эти слова о трудностях, то ты неверно мыслишь, потому что ты начинаешь свои рассуждения с того, что они – мои дочери, а потому ты подходишь к ним с иными критериями, чем к детям из обычных, простых семей. Вот они едят в нашей столовой, верно? А ведь питание там намного лучше, чем в большинстве крестьянских семей; ну разве это не так?

– Председатель, вы всегда берете для сравнения более низкий уровень. Это несправедливо. Вот в большинстве городских семей совсем необязательно едят хуже, чем в нашей столовой. У меня дома еда лучше, чем в этой столовой.

– Ты внес вклад в революцию, – улыбнулся Мао Цзэдун. – Если ты будешь питаться получше, люди ничего дурного не скажут. Но они-то никакого вклада еще не внесли. Когда речь идет о человеке, то в вопросах быта все-таки лучше равняться на тех, кто живет хуже. Если не принимать во внимание при сравнении людей их вклад в общее дело, а меряться привилегиями, довольствием, тогда не будет вообще и самого будущего.

Среди детей Мао Цзэдуна Ли Нэ относительно меньше перенесла трудностей, чем ее братья и старшая сестра. Однако я всегда считал, что на ее долю выпало невзгод больше, чем на детей в обычных семьях. Я пришел на работу подле Мао Цзэдуна в 1947 году. Ли Нэ тогда было только семь лет. Однако она вместе с нами, солдатами, прошла нашими походными дорогами, жила под открытым небом, переживала воздушные налеты, бомбардировки, привыкла к свисту пуль и снарядов, на ее долю горечи досталось немало!

Я до сих пор помню этого маленького человечка, крохотную девочку, которой едва исполнилось семь лет. Во время переходов она несла эмалированную кружку; как и большинство бойцов, стояла в очереди, чтобы получить свою порцию соевых бобов из большого общего котла, а затем, не произнося ни слова, присаживалась на корточки возле стены и своей ручонкой доставала эти обжигающе горячие бобы, отправляла их в ротик и жевала, жевала… И у нее, как и у взрослых людей, от бобов пучило живот, она без конца портила воздух. И эти простодушные большие глаза никогда не показывали, как она страдает и как ее ранит эта стыдоба – то есть то, что приходилось портить воздух!

И именно она в ходе нашей тогдашней суматошной боевой жизни своим милым детским голоском пела для нас арии из пекинских опер, даря нам тем самым отдых и радость.

Мао Цзэдун с особой любовью относился к этой маленькой девочке. Я помню, как много раз Мао Цзэдун в минуты отдыха от напряженного труда обнимал Ли Нэ, легонько похлопывал ее по спине и говорил: «Деточка, моя хорошая деточка, любимая деточка…» А Ли Нэ? Она обнимала отца за шею и кричала: «Папа, мой папочка, дорогой папуля…»

Но несмотря на такие родственные чувства, Мао Цзэдун не позволял дочерям питаться вместе с ним, есть ту пищу, которую отдельно готовили для него!

После образования КНР Мао Цзэдун стал председателем Компартии и председателем Народной Республики. Няня тогда вполне естественно предложила: «Председатель, пусть Ли Нэ кушает вместе с родителями!» Мао Цзэдун сделал решительный жест рукой: «Не надо со мной, пусть все-таки ест с тобой. Води ее в столовую!»

Ли Нэ выросла у меня на глазах. Она поступила в университет и стала возвращаться домой только по субботам. Университет был расположен в пригороде. И если там устраивались какие-либо мероприятия, она покидала университет только затемно. Девушке одной в темноте добираться не очень-то безопасно. И тогда я, втайне от Мао Цзэдуна, послал за ней машину. Автомобиль остановился в укромном месте рядом с университетом. А я пошел за ней в университет. Мы, выйдя из здания, тайком сели в машину и возвратились домой. Я думал, что, благодаря таким мерам предосторожности, соученики по университету не узнают об этом, и это не будет иметь никаких последствий.

Однако об этом узнал Мао Цзэдун. Он сурово раскритиковал меня. Но я не смирился и возражал:

– Дело-то было к вечеру, скоро стало бы совсем темно. Девушке одной возвращаться в темноте опасно…

Мао Цзэдун сурово посмотрел на меня и спросил:

– А у других что, не дети? У других дети сами возвращаются. Почему же мой ребенок не может этого делать?

– Ведь для всех она – дочь Мао Цзэдуна, разве не так? – воскликнул я. Мао Цзэдун остолбенел и только хотел вспыхнуть, как я добавил: – К другим детям враги интереса не проявляют, а к ребенку Мао Цзэдуна гоминьдановские агенты проявляют очень большой интерес!

Мао Цзэдун сменил гнев на радость. В это время Гоминьдан как раз призывал к возвращению на материк. Мао Цзэдун был очень доволен тем, как я отношусь к врагу.

– Встречать не надо; действуй, как я тебе сказал. Пусть она возвращается на велосипеде, – все-таки возразил он.

Цзян Цин, которая была тут же, сказала:

– Мне еще и десяти лет не было, когда я научилась одна ходить по ночам. Она уже не маленькая. А ты не зацикливайся на своем. Иди и поступай так, как тебе велел председатель.

[…] Зимой 1960 года, в то самое время, когда страна переживала самые большие экономические трудности, темнело очень рано; и в условиях, когда не разрешалось ни встретить, ни проводить ее, наша девочка имела возможность возвращаться домой только один раз в две, а то в три недели. Тогда Ли Минь, чувствуя себя неважно, отдыхала дома. А Ли Нэ по-прежнему жила и питалась в университете.

Я послал телохранителя Инь Синшаня навестить Ли Нэ. У Ли Нэ был нездоровый цвет лица. Инь Синшань спросил, не больна ли она. Дитя долго смущалось и только потом тихим голосом сказало: «Дядя Инь, мне очень есть хочется…»