Великий Мао. «Гений и злодейство»

Инь Синшань, вернувшись, доложил мне об этом. Да даже только из-за тех чувств, которые я испытывал по отношению к ней со времен, когда мы шли с боями по северной части провинции Шэньси, вспоминая, как она питалась черными соевыми бобами и при этом исполняла для нас арии из пекинских опер, я не мог не позаботиться о ней! Я тайком отнес ребенку печенье, которое раздобыл.

Ли Нэ, зыркнув по сторонам и убедившись, что поблизости никого не было, торопливо засунула в рот две печенинки, стала их быстро жевать и глотать. Она ела и, как преступник, боялась, что кто-нибудь да увидит. Мне стало тягостно на душе. Она же больше не решалась есть, хорошенько спрятала печенье и решила потом понемногу «получать удовольствие». Я сказал: «Ешь, я тебе еще принесу».

Однако об этом стало известно Цзян Цин. И она задала мне трепку. Я возражал. В силу того, что уже был известный опыт, были прецеденты, уроки, она не решилась третировать меня так, как в свое время обижала телохранителей. Она боялась, что я пойду на скандал с ней. И тогда она побежала и доложила Мао Цзэдуну. Мао Цзэдун позвал меня в комнату и сурово сказал:

– Сколько раз можно повторять: ты почему это создаешь привилегии?

Я не боялся гнева Цзян Цин, но боялся гнева Мао Цзэдуна. Я тихо, запинаясь, промямлил:

– Другие родители тоже приносят детям поесть…

– Другие могут приносить, а моим детям не разрешаю относить даже одного печенья! – Мао Цзэдун стукнул по столу: – Ведь для всех она – дочь Мао Цзэдуна!

Я больше не решился ничего сказать и не осмелился носить печенье Ли Нэ. Вернувшись домой, я посетовал жене, сказав, что Цзян Цин доложила на ушко Мао Цзэдуну и раскритиковала меня. Говоря это, я сердцем понимал, что тут Цзян Цин поступила в общем-то правильно: ведь что ни говори, а Ли Нэ приходилась ей родной дочерью.

Прошло немного времени, и как-то в субботу Ли Нэ вернулась домой. Телохранитель Инь Синшань, подливая чай Мао Цзэдуну, сказал ему об этом:

– Председатель, Ли Нэ вернулась. Вы не видели ее недели две, а то и три. Может быть, вместе поужинаете?

Мао Цзэдун поднял веки, взгляд был мягкий, сказал с чувством:

– Мда, ну, хорошо, ладно.

Инь Синшань поспешил доложить Цзян Цин. Цзян Цин на мгновение опешила, потом тихо сказала:

– Добавьте риса, добавьте масла.

У Мао Цзэдуна не было специальной комнаты-столовой. Каждый раз телохранители приносили коробку с едой либо в спальню, либо в кабинет. Но сегодня приготовили четыре блюда и суп, да еще перец, соевый творог и все это разложили на четырех блюдах. Повар удовлетворенно сообщил: «Я сегодня положил двойную порцию риса!»

Ли Нэ поведала отцу в его спальне о своей учебе. Затем тактично и деликатно сказала:

– Мне все время не хватает той еды, которая на меня приходится по норме. Мало овощей. Все приготовлено на подсоленной воде. Масла не хватает. Повар недодает. На лекциях в животе постоянно бурчит.

– Трудности временные, надо пережить их вместе со всем народом. Надо быть впереди, надо вести пропаганду, надо верить Коммунистической партии… – увещевал дочь Мао Цзэдун. Он еще и добавил шутливо: – Даже я не могу контролировать повара, когда он отмеривает и отвешивает продукты!

Инь Синшань вошел в комнату и сказал:

– Председатель, еда готова.

– Так. Сегодня будем есть вместе.

Мао Цзэдун взял дочь за руку. Вместе они пошли к столу.

Ли Нэ взяла палочки, носом втянула аромат горячего риса; это был красный неочищенный рис, в него были добавлены головки таро. Она глубоко-глубоко вдыхала этот запах.

– Ох, какой аромат! – Она посмотрела на отца и мать и лучезарно улыбнулась, она была такой милой и непосредственной!

Цзян Цин взглянула на дочь, потом на Мао Цзэдуна, хотела что-то сказать, однако тут же, рядом, были телохранители, и она сдержалась. Принужденно улыбнулась, взяла палочками кусочек пищи и положила в рот дочери.

– Ешь. Ешь скорее.

Мао Цзэдун дал знак палочками.

Ли Нэ начала было есть. Но блюда были обжигающе горячи. Она стала дуть на еду. Дунула несколько раз, затем проглотила. Глаза от жара увлажнились.

– Ешь помедленнее, куда торопиться? – Голос Мао Цзэдуна звучал размеренно. Он чуть улыбался. Однако улыбка его становилась все более неестественной.

Ли Нэ взглянула на прислуживавшего телохранителя, стыдясь сказала:

– В университете мы всегда быстро едим, я так привыкла.

– Но сейчас-то ты дома. – Мао Цзэдун сказал это очень низким голосом, он уже начал горько улыбаться.

– Ешь овощи. Ешь побольше овощей. – Цзян Цин непрерывно подносила пищу ко рту дочери своими палочками. Ее лицо было бледным. На губах застыла все та же вымученная улыбка; в душе у нее все дрожало и одеревенело. Она смотрела, как ест Ли Нэ, и это был взгляд, которым смотрят только матери.

Ли Нэ больше не связывала себя присутствием родителей, она медленно сделала лишь несколько глотков, а затем снова стала есть, как голодный волчонок или тигренок; она, почти не жуя, проталкивала в себя куски пищи. Отправляя пищу в рот, она невзначай подняла глаза, ее взгляд скользнул по столу, и тут она увидела, что еды на столе почти не осталось.

Сначала и Мао Цзэдун вслед за дочерью размеренно отправил в рот несколько кусков и даже что-то произносил при этом. Но вот постепенно он перестал говорить. Молчаливо отправил в рот еще кусочек. Стал жевать его так медленно, так медленно… Наконец он отложил палочки, перестал жевать, с тревогой глядя на дочь, он погрузился в задумчивость.

Цзян Цин уже давно перестала есть. Она поглядывала то на дочь, то на Мао Цзэдуна. Несколько раз тяжело вздохнула и, наконец, не шевелясь уставилась на Мао Цзэдуна. Иной раз, когда ей хотелось что-то сказать, она нарочно ничего не говорила, надеясь на то, что Мао Цзэдун сумеет понять и сможет сказать это первым.

– Ой, что же это вы сами не едите? – Ли Нэ с трудом оторвалась от пищи.

– Да-а… – Мао Цзэдун широко улыбнулся. – Я уже стар, ем немного. Я очень завидую вам, молодым.

Говоря это, он взял газету, повернулся в сторону и стал читать. При этом он чуть поворачивал голову, как будто бы углубился в чтение, весь ушел в него.

Цзян Цин тяжело дышала. Вдруг она взяла блюдо с рисом и выложила в пиалу Ли Нэ все, что там оставалось – полблюда риса. Затем она встала и вышла. Ее глаза были полны слез.

Мао Цзэдун, казалось, ничего не замечал. Однако, как только Цзян Цин вышла из комнаты, он тут же поднял голову и сказал дочери:

– В молодости я проводил социальные обследования в провинции Хунань, в деревне. Однажды я не ел целый день, а потом выпросил рис, остававшийся в пиале…