Великий Яковлев. «Цель жизни» гениального авиаконструктора
Шрифт:
Да, опасаться Яковлеву нужно было не только конкурентов и недоброжелателей, но и тех, кто был его единомышленником…
Самолет Як-25, что называется, пошел. Этому много способствовал сам командующий ПВО Е.Я. Савицкий, который не уставал повторять, что такого легкого в управлении самолета он давно не видел, что он доступен любому летчику. И сам Евгений Яковлевич много летал на нем, инспектируя разбросанные по стране части ПВО.
Однако, как говорят, практика лучший проверяющий теории, так с самолетом, только эксплуатация выявляет его сильные и слабые стороны. Летчики Як-25 любили, охотно переучивались на него, а вот со стороны технического состава посыпались
В те дни, когда яковлевцы бились над решением этой задачи, в ОКБ объявился Е. Адлер, который три года после окончания академии работал по направлению в конструкторских бюро В. Кондратьева и П. Сухого. Он с заявлением появился в кабинете у Яковлева, когда там шли жаркие дебаты по поводу того, как защитить воздухозаборники двигателей от аэродромного мусора. Вслушавшись в суть проблемы, Адлер спросил:
– А вы не пробовали защитить двигатели металлическими сетками?
Вспомнили, что нечто подобное американцы устанавливали для защиты двигателей своих «Сейбров», и Адлеру для нового вхождения в коллектив как раз и поручили эту работу.
Сетки быстро спроектировали, рассчитали, и первые их образцы маршал распорядился поставить на специально присланные самолеты из полка, базировавшегося под Ржевом. Савицкий решил лично тестировать сетки, и по его указанию ГК НИИ ВВС разработала оригинальную технологию проверки защиты воздухозаборников. Оригинальность методики заключалась в том, что в институте изготовили целый ящик бетонных кубиков с ребром от 3 миллиметров до 3 сантиметров. Вот как происходили испытания:
«По прибытии на центральный аэродром ПВО был устроен настоящий цирк. Перед одним из двигателей Як-25 установили большую воронку с нижним концом, отогнутую во вход двигателя. После запуска на лестницу забрался Манучаров (представитель ГК НИИ ВВС. – Ред.) и, набрав горсть самых крупных кубиков, бросил их в воронку. Остановив двигатель, стали разбираться в результатах.
– Сколько кубиков заброшено? – вопрошал маршал.
– Десять, – последовал ответ.
– Сколько вынуто из сетки?
– Четырнадцать, товарищ маршал.
– Вы что, считать не умеете? Откуда же появились лишние?
– Они образовались из разбившихся кубиков.
– Так. А что с лопатками?
– Есть забоины, товарищ маршал.
– Опасные? Сколько их?
– Нет. Их всего пять.
– Отметьте их карандашом и продолжайте испытания.
Когда кончились двухсантиметровые кубики, перешли к более мелким, и так продолжалось до тех пор, пока вообще не осталось никаких кубиков.
Лопатки первой ступени компрессора двигателя оказались избитыми мелкими забоинами, но двигатель продолжал запускаться и исправно работать.
Заметив поблизости кучу мелкого щебня, видимо, наметенного с ВПП в ожидании высокого визита, маршал приказал:
– Возьмите лопату и забросьте одну порцию щебня во вход двигателя, убрав воронку.
Двигатель проглотил и это, продолжая вертеться. После остановки ТРД и очистки сетки от застрявшего мусора его запустили снова, и, бросая лопату за лопатой, перекидали всю кучу. Двигатель с поврежденным первым колесом компрессора продолжал работать. Никаких изменений в его работе ни на глаз, ни на слух, ни по показаниям
приборов замечено не было.– Запишите в протокол, – скомандовал Савицкий, – считать защитные сетки прошедшими испытания удовлетворительно. Рекомендовать их установку на Як-25. Поврежденный двигатель снять и отправить на исследование».
Як-25 много и славно прослужил в небе нашей Родины, он подвергался модификациям, доработкам, становясь все более мощным, дальним, надежным. Это была несомненная удача конструкторского бюро А.С. Яковлева, которая утвердила его в элите конструкторского сообщества нашей страны. (Здесь, если нужно, сколько угодно можно рассказывать про достоинства Як-25, не забывая при этом, что для современного читателя это все прошлогодний снег.) Вернувшись из Ржева, еще даже толком не оформившийся на работу в ОКБ, Адлер зашел в кабинет Яковлева, чтобы отчитаться об итогах испытаний по «оригинальной» технологии.
В кабинете шефа он застал еще одного посетителя, которого он тотчас узнал, хотя раньше и не был с ним знаком. Лысая голова, громогласная речь, куча лауреатских сталинских медалей на пиджаке – это был не кто иной, как Микулин.
– А, так это вы мой двигатель на излом пробовали? – поднялся с места Микулин. – Рассказываете, что и как.
– Как в кочегарке – лопатой в топку. Я, признаться, когда увидел это, то даже немного ошалел. А маршал командует: «Давай-давай!»
– Прости, господи, душу грешную! Александр Сергеевич, это как если бы ваш самолет топором рубить стали, испытывая на прочность.
– Я сказал перед этими испытаниями командующему, – вступил в разговор Яковлев, – что проще, наверное, было устроить субботники в его частях и вымести все аэродромы, так он на меня руками замахал.
– Ну, а двигатель как себя вел? – Микулин вновь повернулся к Адлеру.
– А двигатель работал. Хороший у вас двигатель получился, Александр Александрович. Надежный.
– Вы, я вижу, специалист по двигателям. Если, не ошибаюсь, это вы у Кондратьева проектировали самолет под «молекулярный двигатель» Шпитального?
– Евгений Георгиевич, расскажите об этом, а то и я ведь только слышал про этот удивительный двигатель, – поддержал Яковлев.
– После окончания академии я был направлен в только что образованное ОКБ Кондратьева, которому было поручено спроектировать истребитель, превосходящий по боевым качествам «Сейбр». Шеф поручил мне заняться аванпроектом, и я начал, как и положено, с двигателя. Остановились мы на вашем, Александр Александрович, АМ-1, поскольку тяга в 5000 килограммов нас с лихвой устраивала. Аэродинамику рассчитывал Алексей Дружинин, тоже выходец с яковлевской фирмы, и модель была доложена в МАПе. А вот где пути Кондратьева пересеклись с путями оружейника Шпитального, мне неизвестно, но наш шеф однажды появился перед нами прямо-таки просветленным. Он нашел такой двигатель, что мир ахнет, говорил он нам. Оказывается Борис Гаврилович Шпитальный, знаменитый конструктор пулеметов, решил на досуге заняться и двигателестроением. И изобрел он принципиально новый двигатель, который он назвал «молекулярным».
Кондратьев заставил нас переделывать проект самолета под несуществующий еще двигатель. Я говорю, что не могу этого сделать, не имея даже самых приблизительных его размеров. И вообще, что значит «молекулярный»? На что последовал ответ: «Если сжигать топливо в камере сгорания под давлением 70—150 атмосфер, то это и будет МД».
– Я как-то встретился со Шпитальным и говорю ему: «Борис, ты великий оружейник, Героя за свои пулеметы получил, зачем ты лезешь в дебри, в которых сами мотористы путаются?» А он отвечает, что, мол, и путаются, что решать проблемы хотят традиционными методами, а у него взгляд со стороны незамутненный, и он видит яркие перспективы.