Великое заклятие

– Мать у Фарис шлюха. Ходит по Торговому переулку. Там я и увидел Фарис, два лета назад. Мать ее напилась и свалилась в канаву, а Фарис хотела поднять ее и отвести домой.

– И ты помог ей?

– Ну да.

– А зачем?

– Как то есть – зачем?

– Зачем помогать слабым, Коналин? Почему ты просто не ограбил ее и не ушел?

– Я так и хотел сначала. Гляжу, шлюха валяется, а при ней монета уж точно должна быть. А тут Фарис подошла, увидела меня и говорит: «Помоги ее поднять». Я и помог. Вот так мы и познакомились.

– Что же сталось потом с ее матерью?

– Да что с ней станется – как гуляла, так и гуляет. А Фарис она продала в зазорный дом, куда богачи ходят. Я забрал ее оттуда. Залез ночью в окошко и забрал.

– Это был смелый поступок, – похвалила Ульменета, и паренек немного смягчился. Это сделало его совсем юным и беззащитным. Ульменете захотелось прижать его к себе и погладить его рыжие волосы.

– Я долго возился с замком от ее комнаты, – сказал он, – а Лом все это время спал на стуле около.

– Лом?

– Ага, потому что кости ломает. Он надзирает за девушками, а если кто не делает, что им велят, он их бьет. Ох и досталось небось утром ему самому, – ухмыльнулся Коналин.

– А Суфия?

– Ее мы нашли в доме колдуна. Она под кроватью пряталась. Только она и осталась, одна из всех. Зачем он убивал столько детей?

– Наверное, это было нужно для его кровавых обрядов. Для злого волшебства.

– Их много, злых – и не только волшебников.

– Расскажи теперь о себе.

– Нет, о себе не буду. Знаешь, я и правда устал, пойду посплю немного.

– Я разбужу тебя, когда Дагориан вернется.

– Я сам раньше проснусь, – заверил он.

Беспорядки на улицах продолжались. Дагориан перелез через дворцовую ограду, чтобы стража его не увидела, и оказался на широком Королевском проезде. Там лежали мертвые и шатались бунтовщики, нахлебавшиеся награбленного вина. Дагориан, держась в темноте, свернул на одну из улиц, ведущих к Купеческому Двору. Там, как он знал, стояли грузовые повозки, развозящие днем товары по домам и лавкам.

Увидев, что первый из дворов горит вместе с повозками, он пришел в ярость. Ему хотелось наброситься на поджигателей с мечом и рубить их. Он уже схватился за саблю, но чей-то спокойный голос прошептал у него в голове:

– Не поддавайся им, Дагориан. Они повсюду.

Дагориан, весь дрожа после приступа ярости, прислонился к стене и прошептал:

– Кто ты?

– Твой друг. Помнишь, я помог тебе, когда демоны терзали твою душу? А в доме убитой гадалки я пришел к тебе снова.

– Да, помню.

– Знай же: этот город во власти демонов, которые пируют, насыщаясь людской яростью и убийствами. Их сила растет с каждым часом, и к завтрашнему дню никто не сможет противостоять им. Но ты не поддавайся. Сохраняй хладнокровие и ясность мысли, я буду с тобой, хотя говорить больше не стану. Ступай и найди повозку.

Дагориан нырнул в узкий переулок. Дым, гуще всякого тумана, висел в воздухе, обжигая легкие. Дагориан бежал, прикрывая лицо плащом. Крики слышались отовсюду: из домов, где сгорали заживо, и с улиц, где убивали.

Он снова ощутил гнев, но поборол его.

Ворота второго конюшенного двора стояли нараспашку, и люди с факелами метались вокруг, поджигая повозки. Конюшня уже загорелась, лошади ржали, охваченные ужасом. Дагориан вбежал туда и выпустил на волю всех, оставив двух себе. Животные в панике ринулись наружу, топча поджигателей.

Дагориан успокоил, как мог, двух оставшихся лошадей и вывел их во двор. Они боялись, но привыкли слушаться своих возниц и подчинялись Дагориану. Он привязал их к уцелевшей повозке. Сбруя была сложена в ней.

Кто-то швырнул факел в задок фургона. Дагориан двинул злоумышленника в челюсть, и тот рухнул. Офицер отбросил факел. Из конюшни вырвался клуб пламени. Кони взвились на дыбы, и Дагориан снова принялся успокаивать их. Бунтовщики разбегались, спасаясь от жара. Дагориан запряг лошадей, влез на козлы, отпустил тормоз и щелкнул кнутом. Кони рванули с места, но снова запнулись у горящей конюшни.

Дагориан, найдя в фургоне пустые мешки, порезал один на полосы, завязал лошадям глаза и снова щелкнул кнутом. Кони неохотно двинулись вперед, а он подхлестывал их и кричал во все горло. Наконец, с горем пополам упряжка выехала с горящего двора на улицу.

Дагориан повернул направо, к Королевскому проезду.

Там тоже собралась толпа. При виде скачущих лошадей люди разбегались, но один мужчина с перекошенным от ненависти лицом и выпученными глазами бросился на Дагориана. Офицер отпихнул его, ударив ногой в грудь, еще несколько человек попытались загородить дорогу, но кони теперь неслись во весь опор, и остановить их было невозможно. Нож вонзился в доску позади Дагориана.

Впереди уже показались ворота дворца, распахнутые настежь и никем не охраняемые.

Дагориан, проехав в них, осадил коней, соскочил и закрыл чугунные створки. Зная, что от натиска толпы они все равно не спасут, он подкатил к парадному входу.

Рассвет уже занимался. Дагориан пустился бегом по широкой дворцовой лестнице. Королева встала, и на ней было простое шерстяное платье, синее с белой каймой.

– Надо спешить – толпа скоро нагрянет сюда, – сказал Дагориан. – Едем.

– Едем? Но куда? Я королева, и они не причинят мне зла. Эти люди мои подданные, они меня любят. И я не желаю носить это гадкое платье: оно кусает мне кожу.

– Толпа не знает, что такое любовь. Там, в городе, грабят, насилуют и убивают. Скоро они сообразят, где можно хорошо поживиться, и явятся сюда.

– Мой кузен Маликада вернется и защитит меня.

– Поверь мне, голубка, твоя жизнь в опасности! – сказала Ульменета. – Надо бежать из города.

– Люди благородного происхождения не поддаются панике, Ульменета, особенно когда имеют дело с бунтующей чернью.

– Это не просто бунт, – сказал Дагориан, – они одержимы.

– Одержимы? Что вы такое говорите?