Велиная княгиня. Анна Романовна

Когда в Новгороде узнали, что идет Добрыня с дружиной, а цель одна: крестить новгородцев, - то собрали вече и дали клятву не пускать его в город и не давать в обиду и на поруху своих богов. Жрецы Драгомил и Богомил Соловей пригрозили отступникам, кои вдруг проявятся среди горожан, лютой ненавистью и смертью.

Лишь только Добрыня прибыл под стены Новгорода, горожане изготовились к защите своих богов. Они наточили мечи, заострили копья, насадили топоры на длинные древки, а богатыри поигрывали палицами, думая выйти против Добрыни. Многие возводили рубежи вокруг Словенского холма. В те же дни разметали середину большого моста через реку Волхов. Когда Добрыня вместе со священниками пришел с Торговой стороны и поднялся на мост, то остановился в недоумении перед прорвой на середине моста. Новгородцы вышли против него с оружием.

Добрыня взялся ласково уговаривать горожан:

–  Мы, христиане, не хотим проливать вашу кровь, видим в вас братьев своих. Я тоже был в вашей вере, небось помните сие. Прозрел. Сойдемся же мирно, примите крещение и будете любимыми детьми великого князя Владимира, которого вы в прежние годы любили. Ежели вас смутил на бунт жрец Драгомил, то почему он сам не пришел на мост? В Киеве ваши бывшие братья по вере отвернулись от Драгомила, и вам он не нужен.

Но новгородцы не хотели слушать Добрыню. Особенно усердствовали в злобных криках тысяцкий Угоняй и главный меж северных жрецов Богомил Соловей.

–  Вы губители веры предков!
– кричал Богомил.
– Убирайтесь в Киев!

–  Хватит лясы точить! Ежели не двинетесь вспять, буду стрелять в вас ядрами!
– пуще Богомила надрывался Угоняй.
– Да вижу, не понимаете языка! Ну погодите!

Угоняй от угроз перешел к делу. Он скрылся куда-то, а вскоре ратники прикатили на мост камнестрельные машины и выставили их на неразрушенной части моста, нацелив в грудь Добрыни и его спутников.

–  Вот наше ответное слово!
– Угоняй похлопал по машине.

За его спиной Богомил укреплял дух новгородцев:

–  Наши боги испокон веку милосердны к вольному граду, они хранят нас многие годы от врагов, от глада и мора. Как же мы можем их предать-отвергнуть? Можем ли мы променять их на Христа, имя которому иудей?

В сей миг Угоняй совсем распалился и закричал:

–  К оружию, вольные братья! Прогоним иноверцев-отступников!

Священник Аким, что стоял среди воинов Добрыни, не остался безучастным к происходящему.

–  Вот Евангелие от апостола Марка, - громко произнес он и поднял над головой книгу греческого письма.
– Это творение от Господа Бога. Возьми его, жрец Богомил, и скажи своим чадам: «Идите за мной ко крещению, чтобы глаза ваши прозрели и вы увидели Творца Вселенной и земли, который дает всему жизнь, возьмет вас под свою защиту и поднимет над вами вовеки солнце и луну».

–  Это Перун и Велес поднимают над нами солнце. Их милостью живы и человек, и всякая тварь!
– воскликнул Богомил.

–  Полно!
– остановил Аким жреца.
– Христианский Бог един во Вселенной, и он поднимает солнце с востока.

–  Закрой уста, не то камнем заткнем!
– злобясь, крикнул Богомил, явно уступающий в споре Акиму и растерявший своё соловьиное красноречие.
– Эй, Угоняй, чего ждешь? Гони их!

–  Погоди нас гнать! Сами уйдем, ежели твои деревянные идолы поднимут солнце с запада и двинут его на восток. Тогда и я приду в твою веру, - поставил в тупик Богомила священник Аким.

Богомил был повержен. Но дух сопротивления идо-лян не иссяк. Тысяцкий Угоняй неистово закричал:

–  Лучше нам лишиться живота, чем отдать богов на поругание!

Народ на Словенской стороне Волхова пришел в ярость, рассвирепел. Толпа ринулась к домам Добрыни и Путяты. Они вломились на подворья, начали, как варвары, всё крушить, уничтожать. А во главе язычников возник сын Богомила, молодой воевода Любомир.

Дикая ватага язычников выволокла на двор жен и детей, всю родню воевод, кто не сумел скрыться, и зверски расправилась с неповинными Добрыниными и Путятиными родичами. А потом идоляне взялись бесчинствовать в палатах, растаскивать добро, крушить покои и дворовые постройки, ломать заборы.

Сердцем почувствовал Путята черную беду и повел своих пятьсот воинов, чтобы отвести её от близких людей. Темной ночью воины сели в лодки, тихо одолели Волхов выше крепости, вошли в город на Словенскую сторону без помех и, пользуясь беспечностью новгородцев, которые подумали, что это возвращаются домой свои ратники, устремились к подворьям тысяцкого Угоняя, старост и посадника, других старших бояр и мужей, ворвались в палаты бескровно, повязали лежавших в постелях и отправили на Торговую сторону к Добрыне заложниками.

Хитрость Путяты была разгадана язычниками с опозданием. Они подняли тревогу, но Путята с воинами уже укрепились на занятых подворьях и приготовились к бою. Однако на пятьсот воинов Путяты собралось до пяти тысяч язычников. С рассветом началась жестокая сеча. На помощь Путяте неожиданно пришли новгородские христиане, да мало их, сердешных, было, не больше сотни. Идоляне загнали их в церковь и замкнули, сами бросились грабить дома христиан. Когда же христианам удалось выбраться из храма, то идоляне и его растащили по бревну.

Тем временем Добрыня уже переправился через Волхов с подошедшими на помощь ростовчанами. Лишь только рассвет вступил в силу, его воины ворвались в центр города. Добрыня с обнаженным мечом ринулся в самую гущу язычников. Рядом с ним бились юные богатыри Алеша Попович и удалой Рогдай. Язычники дрогнули и стали разбегаться, прятаться, кто где мог.

Сеча прекратилась.

Добрыня и Путята встретились. Они уже знали, что их дома разорены, а близкие убиты. Но они отправились по своим гнездовьям и увидели на месте домов развалины. Казалось, над ними свирепствовали злые духи, но не россияне, с которыми Добрыня и Путята в оное время и с врагами бились, и пировали. Никто не вышел навстречу воеводам, не подал голоса. Тела убитых были где-то схоронены или брошены в колодцы. Месть и ненависть, чего раньше Добрыня никогда не знал, вспыхнули в его могучей груди. Он с гневом крикнул:

–  Пусть дрожат идоляне! Я предам их город огню, сровняю с землей!

Иван Путята, верный друг Добрыни, положил руку на плечо богатыря, прижался к нему и молвил:

–  Не расточай гнев, братеюшка. Всевышний накажет злодеев и вразумит. Будем страдать за близких, за упокой их душ.

–  Но как же можно россиянину так злобиться на россиянина?!

–  Худо, да что возьмешь с идолян! Но мы, воины-христиане, не будем зверьем беспамятным. Сей город нам родной и памятен многим. Давай же помолимся в душе Всевышнему, чтобы он спас нас от озлобления.

Добрыня, ещё не укрепившийся в христианской вере, ещё одержимый обычаями кровной мести, не нашелся, что ответить Путяте. Отрицать его миролюбие он не смел, потому как понял, что нарушение Христовых заповедей есть неверие в Бога, отступничество от его учения о милосердии. Воевода не побуждал себя к порокам и смирился, зажал горе в крепкий кулак.

И случилось так, что миролюбие Путяты и Добрыни обернулось для них благом. Оно не избавляло их от личного горя - утраты близких, но несло успех начатому Владимиром божескому делу во благо всей Руси.