Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

открытых водоемах жили опасные рыбы, змеи, похожие на драконов, существа.

Напомнив себе, что это лишь чары, с усилием сделал шаг. И еще. Брел медленно, вода поднялась по колено, сапоги погружались в илистое дно, с трудом

выдергивались из клейкой массы. По голени что-то скользнуло, в глазах потемнело

от страха, едва удержался, чтобы не взвизгнуть, не кинуться обратно. Хотя уже и

обратного пути нет, уже наверняка исчез. «Надо ступать вперед». Вода поднялась

до пояса, течением сносило, оборотень с усилием шел вперед. Уши уловили

бурление, в тусклом свете звезд узрел, как в прозрачной воде стаями кружат

угловатые крупные рыбины. Одна подплыла ближе, нижняя челюсть с

треугольными зубами выпячилась, оцарапала бедро. Пармен закрыл лицо руками, глубоко вдохнул. Это лишь его страх, пираньи не причинят вред, пока он не

поддастся испугу. Внутри похолодело, тело отказывалось слушаться. Шаг за шагом, не обращая внимания на блестящие косяки хищников и порезы от задевающих его

рыб, парень двигался вперед.

Через два десятка шагов вода достигла груди. Течение усилилось, закручивало

вихри, бурлило, мутные потоки разбивались о торчащие камни. Захотелось

приникнуть к одному, найти опору от сбивающих струй. Остановил себя – вдруг

ловушка? Но дальше идти невозможно, его собъет с ног, закружит в смертельном

водовороте. Не понимая, что делает, шагнул вперед. Волна захлестнула, покрыла с

головой. Он вынурнул, отплевываясь от грязной воды, в носу свербело, глаза

щипало от песка. Захлебываясь, стал изо всех сил грести руками и ногами, вспоминая, как плавали деревенские мальчишки в селениях.

Он прилагал все больше усилий, превозмогая течение, но двигался очень

медленно, казалось, застыл на месте. Силы кончались, тело наливалось свинцом.

Ощутил, как в шею врезалась веревка, в грудь больно ударило. Подарок Офелии, свистулька из раковины! Цыган почувствовал воодушевление, внутри начал

разбирать смех! Надо же – кот, выросший среди собак, влюбился в рыбу! Как им

жить вместе? А кого народят? Он вот, уже осваивает водную стихию, а как анчутке

вылезти на берег? Плыть стало легче, ноги задели за дно. Вот и руки касаются ила.

Пармен попытался встать, но измученные ноги не держали, выполз на коленях и

локтях. Бухнулся на песок, грудь вздымалась, аки кузнечный мех, лицо побелело, тело дрожит от холода. Отдышался, поднял голову. Под ним был холодный

каменный пол, исчерченный какими-то символами. От страхов его отделял

широкий бледный круг, за черту которого он переполз. Пармен присел, поежился от

холода. С него текло ручьями, зубы стучали громко, за кругом неприветливо

чернела пустота. Цыган сжался в комок, обхватил колени руками, стараясь

согреться. Ракушка терлась о грудь и на душе становилось спокойнее.

Марха ослепило. Без раздумий он выхватил метательный кинжал,

прислушался. За долгие годы сабельщик научился доверять ощущениям. Когда

подводят глаза, нужно полагаться на слух. Если отказывает слух, погружайся в мир

запахов и осязания. Даже вкус ветра может поведать многое. Тарсянина не раз

спасало иное чувство – когда интуитивно знаешь, откуда придет беда, где мелькнет

стрела или кинжал, в каком месте скрылась смертельная ловушка. Эта способность

проявлялась неожиданно, всего несколько раз, но после того злополучного

расставания с волхвом жизнь дала трещину. Горисвета, подаренного дедом

Фитричем коня, выкрал отряд наемников, когда Марх напился в корчме. Гнался за

ними, выслеживал три месяца – будто исчезли с бела света. Однажды он набрел на

их стан. Сверкали мечи, падали срезанные наконечники стрел и копий, но их было

много. Атаманом был ни кто иной, как Лиисар Мониус – первый учитель и первый

заклятый враг. За свободу потерял глаз, подвергся пыткам.

Он сохранил волю – тело лишь прах, сколько его не мучь, лишь бы дух

оставался цел. Вольные разбойники решили, что одноглазый евнух не опасен, продали в услужение старому магу, жившему неподалеку от турмов. Служить

чаровнику, из оружия державшему лишь церемониальный кинжал унизительно, но

Марх получил главное – время. Сабельщик поправился, набрался сил. Когда

прогремел взрыв, люди собрались стремительно, но облысевший тарсянин уже

прокрался за стены становища, поклявшись отомстить. Каково же было его

удивление, когда встретил на поляне бывшего ученика, направлявшегося в логово

проклятого…

Марх смахнул воспоминания. Глаз приноровился к яркому солнцу, от песка

веяло жаром, в небе появлялись причудливые знаки. Через десяток шагов

сабельщик подошел к великому камню. Кирпичного цвета поверхность усеяна

длинными выщербленами – песок, носимый ветром, изрезал камень сотнями

полос.

– Ну что, вперед, то бишь, наверх?

Тарсянин убрал кинжал, стал взбираться. В сухом жаре долины пот испарялся

мгновенно, на теле оставались белые пятна соли, а горло чесалось от недостатка

влаги. Обожженные места болели, подниматься было тяжело. Один раз камень под

пальцами выкрошились и сабельщик повис, уцепившись больной рукой за уступ.

Раскаты боли проходили через пробитое плечо, судорога схватила пальцы, но

Марху удалось подтянуться и залезть на верхушку скалы. Спускаться было сложно, пологий склон, очень маленькие уступы, да и солнце раскалило камень так, что

пальцы обжигались. В трех шагах от земли, руки соскользнули и сабельщик, чертыхаясь, кубарем скатился в кусты полыни. Волдыри на спине стерло, от пыли

и травы раны зажгло невыносимо.

Марх сжал зубы, медленно достал кинжал. Прямо перед ним на замысловатом

плетеном орнаменте сидел паук. Крупный, с кулак, мохнатые лапки широко

разведены, куча глаз сверлят неведомого врага. В мгновение сабельщик выставил

кинжал, паук сложился, попав на острое лезвие. С клыков капал яд, через

хитиновые пластины текла густая паучья кровь. Тарсянин ощутил, как по спине

льются холодные потоки, сердце забилось, словно у загнанной лошади. Он резко