Велнесс

Они одновременно машут друг другу через темный переулок. Одновременно смеются. Совершенно одинаково смущенно прикрывают рот рукой. Она зовет его коротким кивком. Он тут же выбегает из своей квартиры и мчится к ней.

– Ты как будто все время у меня в голове, – говорит он. – Как будто она теперь принадлежит и тебе тоже.

– Я хотела сказать то же самое!

– Вот видишь?

– Я провела небольшое исследование, – говорит она.

– О чем?

– О любви.

Он смеется.

– Ты исследовала любовь? – Она смотрит на него так, словно говорит: «А ты думал?», и он с улыбкой замолкает. – Ну конечно, ты ее исследовала. Рассматривала со всех сторон.

– Это часть моей практики. Мы изучаем любовь. В последнее время я много читаю – работы по культурной этнографии, психологической антропологии…

– Типичная Элизабет.

– Ага.

– И что же?

– И что мне интересно – так это то, что у представителей самых разных культур очень схожие взгляды на любовь. Люди по всей планете, разделенные континентами, океанами и временем, ни разу не говорившие друг с другом, независимо друг от друга пришли к одному и тому же мнению о любви. Что, по-моему, просто прекрасно.

– И к чему они пришли?

– Любовь одновременно и связана с нашим телом, и обособлена от него. Она часть нас самих, но в то же время отделима от нас.

– Я не понимаю.

– Люди думали, что любовь – это нечто вещественное, что она находится где-то внутри тела. Как жидкость в чаше. И если вдуматься, то это блестящая метафора. Это объясняет, почему любовь ощущается почти физически, физиологически.

При этих словах он крепко обнимает ее, как бы подтверждая мысль. Она обнимает его в ответ и продолжает:

– А еще это объясняет, почему любовь иногда непостоянна, почему бывает так, что она проходит. Потому что это субстанция. А субстанции имеют свойство заканчиваться.

– А где она находится? Что служит чашей?

– Большинство людей думали, что сердце. А еще волосы, или почки, или кровь, или крошечное животное, которое живет у нас внутри.

Тут он отстраняется и испытующе смотрит на нее, теперь уже с явным интересом.

– А вот с этого момента поподробнее.

– Про животное?

– Да. Расскажи мне про него.

– В общем, до того, как мы узнали о существовании мозга и нервной системы, люди верили, что жизнь им дает что-то живое внутри. Именно так они объясняли сознание: как будто в них есть нечто, что движет ими и контролирует их. Животное внутри животного.

– Что-то вроде души?

– У него были разные названия, но в принципе да. Это была сама сущность, квинтэссенция человека, его истинное «я», которое обычно представляли в виде птицы, летучей мыши, змеи, бабочки или какого-то еще важного для той или иной местности существа.

Джек кивает и переводит взгляд на собственные колени, и на его бледном лице за длинной черной челкой проступает печаль, которую выдают морщинки, собирающиеся вокруг темных глаз.

– Что такое? – спрашивает она.

– Ничего, – отвечает он. – Просто я однажды слышал эту историю. Когда был ребенком. Я думал, что это выдумка.

– Что именно?

– Что, пока ты спишь, твоя душа покидает тело и отправляется исследовать мир.

– Ага.

– Так что, когда тебе снятся сны, то, что ты в них видишь, – это на самом деле путешествия твоей души. Иногда душа – это птица, летающая повсюду, а иногда мышь. Она принимает облик животного и изучает мир.

– Да, именно так. Люди в это верили.

– И суть истории, которую я слышал, заключалась в том, что иногда – редко, но все же – твоя душа встречается с другими душами, которые тоже путешествуют. И поэтому, когда в реальной жизни ты встречаешь кого-то, кто кажется тебе очень знакомым, кого ты вдруг раз – и узнаешь, это потому, что ваши души уже встречались ночью.

– Это очень мило.

– Я тоже так подумал.

– Ты в это поверил?

– Я не верил… раньше, – говорит он, и подтекст этих слов выразительно повисает в воздухе.

– Раньше – это когда? – спрашивает она.

Он улыбается.

– До тебя.

О, как же она жаждет любить вот так: возвышенно, инстинктивно, без стеснения, без колебаний и постоянных непрошеных сомнений. Для него это так естественно – любить, не беспокоясь о последствиях. Он просто говорит о том, что у него на сердце, и говорит искренне, без страха, что кажется Элизабет каким-то невозможным колдовством.

Нечто подобное происходит и несколькими днями позже, на открытии его выставки. Это его первая персональная выставка в галерее на цокольном этаже «Флэтайрон-билдинг» – одной из нескольких новых площадок, которые с каждым месяцем привлекают все больше и больше гостей, незнакомцев, приезжающих из богатых пригородов на дорогих автомобилях и спрашивающих, безопасно ли здесь парковаться. Нервных людей, которые явно беспокоятся о себе и своем имуществе, но которых все же привлекает растущая репутация Уикер-парка, его неоспоримая популярность среди богемы. Ходят слухи, что на открытие выставки Джека приедет критик из «Трибюн» – Бенджамин Куинс написал в пресс-релизе, что «молодой фотограф, запечатлевший культурный бум в Уикер-парке», проводит свою первую выставку, – и все с нетерпением ждут.

Выставка называется «Джек Бейкер. Девушка в окне». Джек сфотографировал – вплотную, наискось и с очень специфических ракурсов – экраны компьютеров, на которых открыты изображения незашторенных окон, и во всех женщины разной степени раздетости. Фотографии сделаны на таком близком расстоянии, под такими углами и с такой малой глубиной резкости, что тела выглядят растянутыми, нечеткими, зернистыми и абстрактными. Эти фотографии Джек напечатал на больших холстах, так что лицо или тело, которые на экране были размером с почтовую марку, теперь стали гигантскими. Из-за такого масштабирования иногда бывает трудно понять, на что вы смотрите. Люди в замешательстве разглядывают фотографии Джека, пока изображение вдруг не обретет четкость и они с изумлением не поймут, что перед ними обнаженная натура очень-очень-очень крупным планом.

Этим вечером здесь собрались все: эксцентричные художники, поэты, актеры, режиссеры и прочие неординарные личности, которых Элизабет встречала в коридорах кооператива; музыканты из рок-групп, которых она видела в барах и которых Джек так триумфально фотографировал; и куда более многочисленный, чем обычно, контингент лет тридцати-сорока, который выбрался в Уикер-парк из своих просторных квартир на берегу озера, или из больших домов в Эванстоне, или из западных пригородов. Именно приток этой аудитории, по-видимому, особенно радует Бенджамина: он пребывает в эйфории от того, что привлек толстосумов в свой убогий район посмотреть на обнаженку. «Мы шокируем цивилов», – шепчет он всем знакомым, кто подвернется под руку.

Элизабет стоит рядом с Джеком, который объясняет свою философию заинтересованным зрителям.

– Работа художника сейчас, в девяностые, в конце истории, состоит не в том, чтобы создавать, а в том, чтобы пересоздавать, – говорит Джек пожилой паре, возможно, коллекционерам. – Переделывать, перестраивать, переосмыслять контекст. В мире, где все темы для фотографии исчерпаны, где все уже заштамповано, задача искусства – отстранять объекты.

Пара кивает, улыбается, жадно глотая его слова.