Венец терновый

Юрий с немым вопросом посмотрел на Ромодановского – заданные вопросы ему сильно не понравились. И он тут же уточнил:

– Все невольники, что из крымского рабства освобождены, по обычаю крепостными не являются. А у меня все людишки вольные и вправе сами выбрать возвращаться ли им к помещикам, или селиться на землях моих. А добыча от татар и ногайцев с бою взята, кровью нашей полита. Недаром казаки говорят – что на саблю в бою взято, то свято. Так что при всем своем желании прежним хозяевам я вернуть ее не могу. Раз они сами не могли свое добро от грабителей уберечь, то потеряли его.

– Да я все понимаю, Юрий Львович, – усмехнулся воевода. – И сам представить не могу, как ты запорожцев и донцов уговорил от части моего серебра отказаться.

– Сам не знаю, – Юрий развел руками. – Казаки на полтора десятка бочонков претендовали, и хоть я и говорил, что серебро то для таких воев как они предназначено, что с османами воюют, но уперлись, все твердили, что лучше охранять его надо. И биться жестоко с татарами, ибо такое богатство ворогу никогда оставлять нельзя!

Юрий заметил, как после его слов насупился Ромодановский, сжав кулаки. Видимо, почем зря костерил нерадивых охранников, что богатую войсковую казну «прошляпили». И понимая, что вопрос щекотливый, постарался быстрее «съехать» с темы:

– Потом, после уговоров, решили две трети серебра отдать, но пять тысяч себе оставить. Но на посулы мои поддались, обещал я им кафтаны новые воинские пошить, и по штуцеру всем выдать с припасом на сотню выстрелов к каждому. Вот тут и воцарился между нами мир и согласие – они даже десятину не только церкви, но и мне в казну на предприятие военные отдали. Так что выручил ты меня с сукном, Григорий Григорьевич, а то я не знал, что и делать. Закупаем мы его, а на то деньги постоянно нужны – в добычи, конечно, есть, но людишек одевать нынче надо, чтоб бывшие невольники зиму пережили. А лен только разводить начали…

– Хорошо, придумаю, как расходы твои восполнить, что железом, что сукном, как выйдет.

– Выкручусь, князь, не первый раз…

– Не думаю, Юрий Львович. Жди большую орду вскорости – крымский хан такого побоища и смерти калги-султана, именно тобой убитого, не простит. Так что набегами тебя изводить будут – потому я тебе порох и свинец приказал доставить. И пока Селим-Гирей все окрестности твоего княжества не разорит, твое войско не разобьет, а тебя с арканом на шее в Бахчисарай не приведет – большой ордой крымчаки к Чигирину не пойдут. Бояться они уже того, что ты по их кочевьям в любой момент пройти можешь. А ведь есть еще запорожцы, которые их набегами изводят.

– Это и спасает пока, что татарские силы не могут сосредоточиться в один кулак. Тогда было бы совсем худо – войско у меня хоть и обучено воевать по «новому строю», но мало стрельцов у меня. Ружья и пули делаем в поспешности, причем нарезные винтовки, штуцера и пистоли двухствольные, орудия и бомбы к ним отливаем.

Галицкий задумался – перспектива большой войны пусть только с одним крымским ханством его серьезно напрягала. Не пугала, а сильно озадачивала. Слишком не равен был с одной стороны людской потенциал, а с другой, как не крути, у него военно-техническое превосходство. А потому, встряхнув головой, Юрий подытожил

– Однако, Григорий Григорьевич, если большая орда придет, думаю, собственными силами отбиться сможем. Я в поле две тысячи служивых к зиме смогу вывести, должным образом обученных, еще столько же за земляными валами слобод встанут крепкими гарнизонами. И еще полтысячи казаков выйдут поголовно – их городкам набег в первую очередь угрожает. Пушек у татар нет, а штурм даже таких крепостиц большой кровью обернуться может. Да идут в набег ногайцы за добычей, а умирать на приступах они вряд ли захотят, даже если сам хан им прикажет.

– Так оно и есть, – усмехнулся Ромодановский. – А ежели турки с татарами пойдут вместе?

– Тогда будет плохо. Однако если янычар будет не больше пяти тысяч, то сможем справиться. Теперь свинца и пороха у нас в достатке, благодаря тебе, Григорий Григорьевич.

– Пока в достатке, – мрачно произнес Ромодановский, и впился в Юрия пронзительным взглядом. – Государь Федор Алексеевич на тебя, князь. сильно гневается! Ты почто поминки царские возвратил приказным людям?! Али не по вкусу тебе царская милость?!

«Только не взрывайся, забудь сейчас про пытки, и дыбу. Успокойся, дыши глубоко – князь не виновен, ему наговорили», – Юрий чувствовал, что аутотренинг его немного успокоил. Он встал, подошел к шкафчику с множеством выдвижных ящиков, вытянул один. Нарочито спокойно достал из него два свитка, и вернулся за стол.

– Вот царская грамота, князь – в ней перечислено, что дарованы мне следующие подарки от Великого государя Федора Алексеевича, за те муки, что принял я на дыбе по беззаконному приказу боярина Артамошки Матвеева. Оделить меня деньгами на пятьсот рублей серебряными копейками, а также мягкой рухлядью доброй, и разными вещицами, что моего княжьего титула достойны. Заметь, Григорий Григорьевич, я назван князем Галицким, а не самозванцем, и тем более не «ляшским князцом», на которого из Приказа Малой Руси грамоты присылают. А я их обратно отсылаю, не распечатав, ибо себя «ляшским князцом» не признаю, и не понимаю, почему дьяки царский указ сами игнорируют, и меня бесчестят мерзопакостно, а думный дьяк Ларион Иванов на то не отвечает.

– Вот сукины дети, пакостники мерзкие, – Григорий Григорьевич впился глазами в грамоту. И забормотал:

– «Три шкурки соболиных порченные, а також пять лисьих, одна потерта, еще одна без хвоста». Лгуны! «Сукна две штуки, объявлены аглицким, а на деле ляшское – подмочены обе, с гнилью». Ах, мерзавцы! «Кубок серебряный с дыркой, два медных и оловянный. Тарелей медных полдюжины, две с зеленью». Воры! «Денег медных на сорок три рубля и семь алтынов с копейкой, а серебром на сорок пять рублей и семь копеек». Тати!

– Список сей составили при мне московский жилец Иван Толстой, царский стряпчий, человек окольничего Ивана Михайловича Милославского, и с ним подьячий Земского Приказа Трифон Акундинов.

– Дай мне список с бумаги сей, Юрий Львович, – в глазах воеводы заплясали веселые огоньки.

– Ты в своем праве был отказаться от подложных поминок, то чести царской ущерб нанесен немалый. А думный дьяк Ларион Иванов в приятелях Матвеева обретается, вот и выставили тебя перед великим государем изменником. Но свинец и порох царь приказал доставить тебе не мешкая, несмотря на гнусные кляузы, которых на тебя из Посольского Приказа мешок. Просто так османы от Чигирина не отступятся…

Глава 12

– Где-то меня определенно нае… На мякине провели – понять не могу, но то что «развели» как конкретного лоха, это точно! К бабке не ходи! Явная тут «подстава», только вот какая?!

Юрий глухо выругался, поминая насморочную камбалу, что с электрическим скатом в пьяное соитие вступила на свою голову. В юности заслушивался старого моряка, что ругался вычурно, пересыпая речь морскими сюжетами и иностранными словцами.

Потом, когда подрос, понял, что ругательства делятся на три категории. Богохульство – этим в основном грешили европейцы; связанные с процессом воспроизводства населения – на чем строится русский мат; и морские – вот тут образность воспаленного мозга одуревших в скитаниях по океанским просторам людей.