Верь мне

Жду какой-то знаковой реакции.

Однако Георгиев озвучивает совсем не то, что мне бы хотелось услышать.

– Выйду покурить.

Мельком на меня смотрит, но я успеваю увидеть на дне его потухших глаз тоску. Это глубинное чувство будто физически в грудь мне бьётся. Я открываю рот, только вот сказать ничего не успеваю. Он разворачивается и уходит.

Внутри меня все содрогается и, скованное тянущей болью, замирает. Не знаю, как удается не заплакать. Смотрю перед собой, ощущая большую растерянность, чем двое суток назад, до нашего с Георгиевым примирения.

Что мне делать? Не понимаю. Абсолютно.

Улетать не хочу. Но вроде как должна… Нет возможности оставаться здесь до Рождества. Не сидеть же у Чарушиных еще целую неделю. Все, включая Сашу, разойдутся по рабочим местам. А мне что делать? Порешаю свои дела и прилечу обратно в Одессу шестого, прямо перед Даниной свадьбой. Других вариантов не вижу.

Курит Георгиев долго.

Я успеваю полностью убрать со стола, спрятать еду в холодильник и загрузить посудомойку, когда за спиной, наконец, раздаются шаги… Вцепляюсь пальцами в край столешницы и застываю.

Ладони по животу. Холод и стальная твердость к спине. Сиплый и горячий выдох в затылок.

Вздрагиваю. Но в целом не двигаюсь.

Прикрываю веки. И в этой темноте сердцебиение вдруг кажется особенно громким. Попросту оглушающим.

– Соня… – шепчет Саша, медленно оглаживая своими крупными кистями мой живот. – Малыш… Любимая… Моя… – выдает так отрывисто и низко, что становится понятно: подбирать слова ему сейчас крайне трудно. Ладони замирают у основания моей груди. – Едем домой, родная.

Я резко втягиваю кислород, цепенею и так же стремительно оборачиваюсь, чтобы поймать его напряженный взгляд и с отрывистым вздохом обнять.

Потому как эти слова… Это именно то, что я все это время ждала!

– Да… Да… Домой… Едем, родной… – тараторю я, выплескивая все свои эмоции. – Едем… Домой, родной…

Саша натужно вздыхает, прижимает меня крепче, отрывает от земли и начинает кружить.

53

Моя слабость. И моя сила.

Дом.

Я берег его целостность и неприкосновенность, как суверенитет отдельного государства. Но лишь когда в этом укромном замороженном мирке появляется Соня, в нем возобновляется жизнь.

Застывая на пороге гостиной, ловлю себя на том, что, пока она неторопливо двигается по квартире, я дышу. Полной, мать вашу, грудью дышу.

Гипервентиляция, привет.

Я слишком ошеломлен шквалом своих чувств, чтобы ей сопротивляться.

На каждом вдохе грудь так сильно раздувается, что кажется, будто я реально в размерах расту. Становлюсь шире, выше, мощнее.

Чувствую Сонин запах с одуряющей для моих рецепторов насыщенностью. Лишь здесь он раскрывается полностью и превращает меня в какого-то чертового зверя. Ноздри трепещут, как у хищника со сверхострым обонянием.

Кроме того, у меня возникает стойкая иллюзия, словно я слышу, как колотится сердце Солнышка. Как несется по ее венам горячая кровь. Как разбиваются в ее висках вместе с пульсом тысячи мыслей.

Я ощущаю возбуждение. Не только физическое, но и нервное. Оно охватывает и порабощает весь мой организм. Притяжение, которое я предвидел, высвобождается, будто живая, неподдающаяся никакому контролю космическая энергия.

«Я не говорила, что не готова…»

Эти слова воскресают в моей голове, когда Соня оборачивается, чтобы посмотреть мне в глаза. Она выглядит смущенной. Но дискомфорта я не улавливаю. Скорее счастье, трепет и предвкушение. И это, мать вашу, усиливает мои собственные показатели до тех границ, которые ощущаются убийственными.

Уверен, что глазами, пока я пялюсь на нее, все чувства и желания выдаю. Но набрасываться на Солнышко я по-прежнему не собираюсь. Сунув ладони в карманы брюк, даю понять, что все еще жду от нее конкретного знака.

– Ты, и правда, ничего не менял здесь… – выдыхает Соня. Глаза блестят, когда она поднимает руку и указывает на упирающийся в потолок сквозной деревянный стеллаж, который служит не только местом хранения всякой ерунды, но и перегородкой между разными зонами гостиной: – Мои книги, – шелестит с дрожью. Я только сдержанно киваю. Но, по сути, она не ждет никакой реакции. Шагнув к полкам, медленно скользит пальцами по розово-лиловому корешку. После него так же неспешно прикасается к другим книгам. А затем – к декоративным фигуркам, которые когда-то сама расставляла. Я слабо разбираюсь в том, что визуально красиво, поэтому, протирая с них пыль, всегда брал по одной, чтобы не запутаться и возвратить каждую ровно на свое место. – Я в прошлый раз не обратила внимания на то, что осталось в гостиной… Слишком волновалась… Только в спальне видела… Пока ждала тебя, казалось, что пропасть разлуки исчезла, как кошмарный сон, и ничего не было разрушено… Что мы все еще вместе…

Сглатывая, чувствую, как яростно дергается кадык на шее. Губы снова распахиваются. Тяжело втягиваю через них пьянящий кислород.

– Именно это я и чувствовал, находясь там, – бормочу сипло. – Потому все и оставил… Берег, как мог.

– Но… Это же очень больно…

Принимая ее взгляд, не нахожу слов. В подтверждении это заключение определенно не нуждается.

– Мне нужно в душ, – задвигаю, прежде чем успеваю обдумать это решение.

– Хорошо… Я подожду тебя в спальне.

Это звучит как обещание. Чертовски сладкое обещание, которое я опять-таки не нахожу, чем крыть.

Так ничего и не сказав, разрываю затянувшийся зрительный контакт и иду в ванную. Скидываю одежду и, отрегулировав воду до самых низких температур, встаю под распылитель. С первыми ударами ледяных капель содрогаюсь всем телом. Но, вынудив себя оставаться на месте, достаточно быстро адаптируюсь.

«Она здесь… Дома… Все хорошо…» – верчу эти факты по кругу, пока дрожь в озябшем теле не приобретает системный характер.

В любом случае это не помогает мне достигнуть нужного эффекта. Мой блядский член продолжает стоять подобно факелу, распространяющему такой, мать вашу, жар, что становится понятно: быстрее вода закипит, чем он, сука, упадет.

Можно было бы передернуть. Но мне не хочется к себе прикасаться. Да и в целом, после того как Соня сказала, что будет ждать, эти действия ощущаются чересчур зашкварными.

А других идей у меня, блядь, нет.

Поэтому я зажмуриваюсь, надрывно перевожу дыхание и закрываю смеситель. Приподнимаю веки, но держу тяжелую голову опущенной. Медленно моргая, еще какое-то время наблюдаю за тем, как остатки воды ускользают в прорезях сантехнического трапа.

Перед глазами все расплывается, потому как вижу я совсем не то, что происходит в этой реальности. Представляю Соню в нашей постели. Задаюсь вопросами: голая она там, нашла под подушкой со своей стороны пижаму или осталась в платье?