Веришь?
Шрифт:
Блайз заметил взгляд гостьи. Рассмеялся:
– Это Мур контролирует, чтобы я дом не сжёг.
Мультисистемный робот для выполнения домашней работы, кажется, насмешливо пикнул, и откатился подальше. Том снова хохотнул:
– Напоминает мне, как однажды я сжёг ужин. Когда это было!
Оглядел замученные, пристыженные лица девушек, и скомандовал:
– Идите за стол пьяницы и дебоширки! Мне доложили, наконец, о твоих фокусах вчера, дочь. И не только вчера.
Милли краснела и умирала от этого вот "пьяница". Кора ухмылялась:
– И за что конкретно мне влетит?
Блайз
– Вы, наверное, думаете, что это моё влияние?..
Блайз глянул на неё чуть насмешливо:
– Ну, нет! Не приписывайте себе заслуги, доктор Смит! Заставить Перси сделать что-то против воли, не сможет никто. Об неё обломала зубы вся корпорация Ранга!
– А почему Перси?- вырвался у доктора Смит бестактный вопрос. От неловкости.
Ни отец, ни дочь не обиделись. И за завтраком Миллисент услышала историю "про Сифу". Смеялась от души. Так приятно было видеть весёлые, любящие лица этой семьи, которая до сих пор всем сердцем любит и помнит свою жену и маму.
Блайз не был сейчас для Милли страшным и непонятным, а тёплым, ничуть не страшным в этом его фартуке. И даже лицо, улыбка и ухватки красавца, привыкшего быть в центре внимания, не заслоняли это ощущение.
Ну, и что, что красавец? И что, что только сегодня ночью он где-то там "занимался личной жизнью", которая пугает Милли до обморока? Он любит свою дочь. И свою покойную жену тоже. Любит. Миллисент видела ясно. На то она и мозгоправ!
Она постаралась продлить это прекрасное утро. Чтобы свет любви и счастья подольше горел в глазах отца, и дочери. Аккуратно, профессионально "разговорила" Блайза. Вытянула из него историю их с Оливией знакомства и любви. Конечно, только то, что он сам хотел и мог рассказать...
Перси слушала с потрясённым и счастливым лицом. И сам Блайз, пусть боль и пряталась в уголках губ и глазах, улыбался со щемящей нежностью. А Милли пообещала себе, что она тоже расскажет о своих кому-нибудь. Может быть, Перси. Нужно помнить своих. Забыть, конечно, и так невозможно, но пряча их в глубинах памяти, мы избегаем не только боли, но и счастья. Ведь любовь никуда не уходит...
Утро было таким прекрасным и согласным, что каждый из них, троих, не торопился выбираться из-за стола. Они много смеялись. Не только над прошлым. Блайз без всякого осуждения подтрунивал над "несчастными и пьяницами". Красочно рассказал о том, как нашёл их вчера. О своих чувствах и о комнате, усеянной платочками, как птицами.
Он, кажется, догадывался, что произошло с дочерью. Принимал и не осуждал. И её, Милли, кажется, понимал и был признателен за то, что она не оставила его дочку без помощи.
Это то, что сама Миллисент Смит понимала и принимала. То, что могло греть сердце. Доброта. Семья. Она стала расслабляться и уже к концу этого утра перестала смотреть на Томаса Блайза букой. Улыбалась ему открыто и радостно. Как улыбалась из мужчин, наверное, только Глану...
Нет. Она, спокойная и сияющая
красотой, не вызывала у Блайза желания закрутить с ней роман, как бывало с большинством мужчин, попавших под обаяние Милли. Он даже красотой её не восхищался.Нет.
Она вызывала боль. Даже не тем, что была чем-то похожа на Перси и Лив. Нет. Боль она вызывала тем, что в глазах у неё горел тот же самый свет непоколебимой доброты и нежности, который он видел уже. Душу рвало болью именно из-за этого. Оттого, что он никогда не увидит этот свет в глазах Лив.
Выдержка и привычка помогли Блайзу пережить и не подать вида. Нечего пугать и расстраивать девочек. Обе они не при чём.
Проводив вместе с Перси Миллисент Смит, Том испытал иррациональное чувство потери. Но облегчения от того, что она ушла, было больше.
***
В академии, утром, Кора вполне осознала, что бремя славы - это то ещё бремя. Причём без всякого сарказма и шуток.
Она стала популярной. Даже не так. Парни академии, с какого-то перепугу, посчитали её крайне привлекательной. И это несмотря на жуткий "наряд" на балу и сегодня. Она явилась на занятия в тех же самых чёрных, мешковатых штанах, что была на празднике, и в здоровенной клетчатой рубашке, близко не по размеру.
Как по ней, так выглядела она как жертва какого-то катаклизма: замученная и одетая в то, что нашлось у добрых людей. Но, нет! Парней это удивительным образом не отпугивало. Наоборот. Они смотрели на неё, как на Золотого девушки: хищно, будто примериваясь. Так, как смотрели на неё, в своё время, в Основном.
Жуткое чувство! Перси держалась, конечно, и вида не подавала, но паника и раздражение накатывали волнами, грозя...
Чем они там грозили ей и другим эти неприятные чувства, Перси, к счастью, так и не узнала. Крейг Ливин спас её. Заметил в холле академии её вихрастую макушку и как флагманский корабль направился к ней. "Кораблям" помельче пришлось потесниться.
А он покровительственно приобнял девушку и спокойно повёл прочь. С присущим ему каменным, в высшей степени безразличным выражением лица. Ни дать, ни взять, духовный сын Романа Рида!
Они отошли уже от центральной части холла, когда Перси не выдержала. Ткнула локтём в бок здоровенного парня. Хихикнула:
– Заявил права, значит? Как самый сильный самец в стае?
Ливин встал, как вкопанный. Немного ошарашенно уставился на Рэнсом. А она так и хихикала:
– Ну, а что? У вас всё, как в природе. У парней. Альфа самцы, разборки, все эти ваши игры!..
Крейг посмотрел-посмотрел, да и выродил:
– Ты, Рэнсом...
Она легкомысленно продолжила за него:
– Знаю! "Ты, Рэнсом, больная!". Так?
– Не так. Я хотел сказать, удивительная. Ты удивительная...
Кто же знал, что именно в этот момент, когда Ливин проходился по плечам Коры в мимолётной ласке, а она сама открыто улыбалась ему, подняв голову... Что именно в этот момент тут будет проходить Алекс Хмарь. И не один. Девушка, прилипшая к его боку намертво, похоже, решила показать всей академии: да-да, мы вместе! Она торжествовала. Лицо Золотого было закрытым, подчёркнуто спокойным.